Однако в этот день, среди непрестанных мучений, случилось счастливое событие, которое помогло им обоим сберечь свои силы.
После выхода из Семилужского прошло часа два, как вдруг Михаил Строгов замер на месте.
— На дороге никого нет? — спросил он.
— Ни души, — ответила Надя.
— Ты не слышишь позади никакого шума?
— И в самом деле.
— Если это татары, нужно спрятаться. Посмотри как следует.
— Постой здесь, Миша! — сказала Надя и прошлась назад по дороге, которая через несколько шагов круто заворачивала вправо.
Михаил Строгов, оставшись один, напряг слух. Почти тут же Надя вернулась и сообщила:
— Это повозка. Правит молодой парень.
— Он один?
— Один.
Михаил Строгов на миг заколебался. Прятаться? Или, напротив, попытать счастья и попросить в этой повозке места — если не самому, то хотя бы для Нади? Самому ему достаточно держаться за повозку рукой, если понадобится, он мог бы ее и подтолкнуть, ведь ему-то ноги пока что служат. Зато он отчетливо представлял, что у Нади, которая после переправы через Обь бредет пешком вот уже более недели, силы на исходе.
И он решил подождать.
Вскоре повозка доехала до поворота.
Повозка эта, по-местному «кибитка», имела весьма плачевный вид и едва-едва могла вместить троих.
Обычно в кибитку запрягают трех лошадей, но эту тащила всего одна, длинношерстая и длиннохвостая, чья монгольская кровь давала ей силу и напористость.
Правил ею молодой парень, рядом с ним сидела собачонка.
Надя сразу поняла, что парень — русский. У него было добродушное, флегматичное, внушавшее доверие лицо. К тому же он, казалось, никуда не спешил. Щадя лошадь, ехал спокойным шагом, и, глядя на него, трудно было представить, что на дороге, по которой он едет, могут с минуты на минуту появиться татары.
Держа Михаила Строгова за руку, Надя сошла на обочину. Кибитка остановилась, и возница с улыбкой посмотрел на девушку.