— Куда же это вы так вот бредете? — спросил он у нее, и добрые глаза его округлились от удивления.
Михаилу Строгову показалось, что он где-то слышал этот голос. И видимо, по голосу он сразу же опознал возницу кибитки, ибо напряженная складка на его лбу тотчас разгладилась.
— Так куда же вы идете? — повторил вопрос парень, обращаясь теперь прямо к Михаилу Строгову.
— Мы идем в Иркутск, — ответил тот.
— Эх, батюшка, ты, видать, не знаешь, сколько еще верст да верст до Иркутска?
— Знаю.
— И идешь пешком?
— Пешком.
— Сам-то уж ладно! А барышня?…
— Это моя сестра, — сказал Михаил Строгов, сочтя благоразумным вновь называть Надю этим именем.
— А хоть бы и сестра, батюшка! Только поверь мне — ей до Иркутска нипочем не дойти!
— Дружище, — отвечал, подходя ближе, Михаил Строгов. — Нас обобрали татары, и у меня нет ни копейки заплатить тебе; но если бы ты подсадил к себе мою сестру, то я пошел бы за повозкой пешком, даже побежал бы, коли надо, и ни на час не задержал бы тебя…
— Братец, — воскликнула Надя, — я не хочу!… Не хочу! Сударь, ведь мой брат слепой!
— Слепой! — повторил парень с волнением в голосе.
— Татары выжгли ему глаза! — продолжала Надя, протягивая руки, словно моля о жалости.
— Выжгли глаза? Ох, бедный ты мой батюшка! Сам я в Красноярск еду. Так почему бы и тебе с сестрицей в кибитку не сесть? Ежели немного потесниться, мы и втроем уместимся. А моя собачка не прочь и пробежаться. Только я не очень быстро поеду — коня жалко.
— Как зовут-то тебя, дружище? — спросил Михаил Строгов.
— Николаем Пигасовым зовут.
— Теперь твоего имени я уж вовек не забуду, — сказал Михаил Строгов.
— Ну так садись, батюшка. Сестрица твоя рядом усядется, в глубине повозки, там береста и солома есть, вроде как в гнезде, а я впереди править буду. — Ну-ка, Серко, освободи место!