Кибитка остановилась.
— Где мы, сестрица? — спросил Михаил Строгов.
— Самое большее в полуверсте от первых домов, — ответила Надя.
— А что, город уже спит? — продолжал спрашивать Михаил Строгов. — До моих ушей не доносится ни звука.
— А я не вижу ни блеска огней в темноте, ни дыма, уходящего в небо, — добавила Надя.
— Странный город, — произнес Николай. — Здесь не шумят и рано ложатся спать.
Душу Михаила Строгова пронзило недоброе предчувствие. Он еще не рассказывал Наде о своих планах, которые связывал с Красноярском, рассчитывая найти здесь средства для надежного завершения своего путешествия. И очень боялся, как бы его расчеты не рухнули еще раз! Но Надя угадала его мысль, хотя уже не понимала, зачем ее спутнику спешить в Иркутск теперь, когда у него уже нет письма императора. Как-то она уже заводила об этом разговор.
«Я поклялся достигнуть Иркутска!» — только и ответил он ей.
Но для выполнения своей миссии ему требовалось еще и найти в Красноярске какое-нибудь быстрое средство передвижения.
— Послушай, дружище, — обратился он к Николаю, — отчего мы стоим?
— Да вот боюсь разбудить жителей окраины скрипом моей телеги!
Николай чуть тронул лошадь кнутом. Серко несколько раз тявкнул, и кибитка мелкой рысью стала спускаться по дороге, вползавшей в Красноярск.
Десять минут спустя кибитка въезжала на главную улицу.
Красноярск был пуст! Ни одного афинянина в этих «Северных Афинах», как величает город мадам Бурбулон. Ни одного из экипажей в блестящей упряжке не катилось по его чистым, широким улицам. Ни одного прохожего не видно было на тротуарах, что тянулись вдоль великолепных деревянных домов, видом своим напоминающих монументы! Ни одной элегантной сибирячки, одетой по последней французской моде, не прогуливалось по этому замечательному парку, выкроенному из березовой рощи и тянувшемуся до самого берега Енисея! Немотствовал массивный колокол собора, молчали куранты на церквах, а ведь нечасто случается, чтобы русский город не полнился звоном колоколов! Но здесь царило полное запустение. В городе, еще недавно столь оживленном, не было ни одного живого существа!
Последняя телеграмма, пришедшая из царской канцелярии до того, как провод был оборван, содержала приказ губернатору, гарнизону и жителям, кто бы они ни были, покинуть Красноярск, забрать все, что имело хоть какую-нибудь ценность или могло представлять хоть какую-то пользу для татар, и укрыться в Иркутске. Предписание относилось и ко всем жителям губернии. Московское правительство хотело, чтобы глазам захватчиков предстала пустыня. Эти приказы в духе Ростопчина[100] ни у кого ни на миг не вызвали желания обсуждать. Они были выполнены, поэтому-то в Красноярске не осталось теперь ни одной живой души.
Михаил Строгов, Надя и Николай молча проехали по городским улицам. Невольно рождалось впечатление внезапной летаргии. Лишь гулкий стук колес кибитки да цоканье копыт нарушали тишину этого мертвого города. Михаил Строгов ничем не выдал обуревавших его чувств, но ему пришлось пережить острый приступ ярости против злого рока, который неотступно преследовал его, — ведь надежды его снова оказались обмануты.
— Боже милостивый! — воскликнул Николай. — В этой пустыне мне нипочем не удастся заработать!
— Друг, — сказала Надя, — вам стоит ехать с нами до Иркутска.
— И впрямь, стоит! — решил Николай. — Между Удинском и Иркутском телеграф еще действует, и уж там-то… Мы едем, батюшка?
— Подождем до завтра, — ответил Михаил Строгов.