Я никогда не забуду, с каким видом Жан Келлер обернулся к офицеру и сказал ему недрогнувшим голосом:
— Мы к вашим услугам!
Офицер подал знак. От взвода отделились четверо солдат и толчками в спину подвели нас обоих к дереву. Мы должны были пасть от одного залпа. Что ж, так даже лучше!
Я помню, что деревом этим был бук. Как сейчас вижу его, в лохмотьях свисающей коры. Туман начинал редеть. Стали вырисовываться и другие деревья.
Мы с господином Жаном стояли рука в руке, глядя на взвод напротив.
Офицер слегка посторонился. Звук заряжаемых ружей резанул мне уши. Я стиснул руку Жана Келлера, и, клянусь вам, она не дрогнула в моей руке!
Ружья поднялись на уровень плеча. При первой команде дула должны были опуститься. При второй — прицелиться, при третьей — выстрелить, и все будет кончено.
Внезапно в лесу, позади отряда солдат, раздались крики. Небесный Боже! Что я вижу?.. Это госпожа Келлер, поддерживаемая барышней Мартой и моей сестрой. Ее голос был едва слышен. Она размахивала какой-то бумагой, а барышня Марта, моя сестра и господин де Лоране повторяли следом за ней: «Француз!.. Француз!»
В это время раздался страшный грохот, и я увидел, как госпожа Келлер рухнула на землю.
Но ни господин Жан, ни я не упали. Стало быть, то стрелял не взвод?..
Нет, не он! Шестеро его солдат валялись на земле, тогда как остальные вместе с офицером удирали во все лопатки.
В то же время в лесу со всех сторон раздались крики, до сих пор стоящие у меня в ушах: «Вперед! Вперед!»
Это был клич именно французов, а не хриплое «Vorwaertz!»[252] пруссаков!
Отряд наших солдат, свернувший с шалонской дороги, появился в лесочке, осмелюсь утверждать, очень кстати! Их выстрелы всего на какие-то несколько секунд опередили залп, который собирался сделать взвод. Но этого было достаточно. Каким образом наши храбрые соотечественники очутились здесь так кстати?.. Мне самому довелось узнать об этом лишь потом.
Господин Жан кинулся к матери, которую поддерживали под руки барышня Марта и моя сестра. Несчастная женщина, решив, что этот залп явился для нас смертельным, упала без сознания. Но нежные поцелуи сына понемногу привели ее в чувство, и с ее уст с выражением, которого я никогда в жизни не забуду, продолжали слетать слова: «Француз!.. Он француз!»
Что она хотела этим сказать?
Я обернулся к господину де Лоране. Но тот не мог говорить.
Тогда барышня Марта схватила бумагу, которую госпожа Келлер все еще держала в своей судорожно сжатой, как у мертвеца, руке, и протянула ее господину Жану.
Я до сих пор вижу эту бумагу. То была немецкая газета «Zeitblatt»[253].
Господин Жан взял ее и стал читать. На глазах его блеснули слезы. Небесный Боже! Какое это счастье уметь читать в подобных обстоятельствах!