В округе то и дело раздавались выстрелы, а кухня Моко пополнилась свежим мясом, так что запасы можно было отложить на дорогу.
Если бы только Донифан смог вернуться к своему любимому занятию как глава охотничьей команды, с каким пылом он преследовал бы пернатую и пушнук? дичь, не беспокоясь о трате патронов! У него прямо-таки сердце разрывалось от того, что он не в состоянии присоединиться к своим друзьям. Но приходилось мириться и осторожничать.
В последней декаде января Ивенс наконец приступил к загрузке шлюпки. Разумеется, колонистам хотелось забрать с собой все, что они спасли со шхуны после кораблекрушения. Но на это, конечно, не хватило бы места, и пришлось делать строгий отбор.
В первую очередь Гордон уложил деньги, которые могут понадобиться при возвращении на родину. Моко запас провизию, достаточную для семнадцати пассажиров не только на трехнедельный переход, но и на случай, если вдруг придется высаживаться на одном из островов архипелага, прежде чем они доберутся до ближайшего порта в проливе. Боеприпасы и оружие сложили в ящики под сиденьями шлюпки. Бриан взял запасную одежду на всех, большую часть книг, посуду, необходимую кухонную утварь, а также одну из переносных печей «Верткой». Конечно, не забыты были навигационные приборы, компасы, подзорные трубы, лаг, фонари и надувная лодка. Уилкокс захватил несколько сетей и удочек для рыбной ловли во время переезда.
В Зеландской реке набрали с десяток бочонков пресной воды и расставили их на дне шлюпки вдоль кильсона[155]. Не забыли оставшееся бренди и ликеры, настоянные на плодах трулеа и альгароббе.
Наконец третьего февраля весь груз был на месте. Оставалось лишь назначить день отъезда, если только Донифан чувствует, что он в состоянии перенести путешествие.
Да! Смелый мальчик отвечал за себя! Его рана зарубцевалась, к нему вернулся аппетит, и он даже опасался съесть слишком много. Теперь он ежедневно по нескольку часов гулял по Спортивной площадке, опираясь на руку Кэт или Бриана.
— Едем! Едем! — восклицал он.— Скорее в дорогу! В море я стану совсем молодцом!
Итак, отъезд был назначен на пятое февраля.
Накануне Гарнетт выпустил на волю домашних животных. Гуанако, вигони, дрофы и прочие обитатели скотного и птичьего дворов без особой признательности за приют и уход улетели и разбежались, повинуясь непреодолимому инстинкту, зовущему к свободе.
— Неблагодарные! — воскликнул Гарнетт.— Сколько мы на них забот положили!
— Таков наш мир! — присовокупил Сервис столь комическим тоном, что его философское умозаключение вызвало дружный хохот.
На следующий день, прежде чем отчалить, колонисты пожелали отдать последний долг Франсуа Бодуэну и Форбсу. Собравшись у их могил, они благоговейно прочли молитву за упокой двух несчастных.
Затем пассажиры стали размещаться в шлюпке. Ивенс сел у руля, рядом с ним — Донифан. Бриан и Моко находились на носу, у шкотов, хотя при плавании по Зеландской реке следовало рассчитывать больше на течение, чем на паруса, так как бриз, встречаясь с преградой Оклендской гряды, часто менял направление. Остальные, включая Фэнна, устроились на палубе где кто хотел.
Отдали швартовы, весла ударили по воде — и шлюпка заскользила от берега, таща за собой ялик.
Мальчики прокричали троекратное «ура» в честь Френч-дена — гостеприимного жилища, столько месяцев служившего им приютом. Не без сожаления смотрели ребята, как он скрывался за прибрежными деревьями. А Гордон совсем загрустил, покидая свой остров.
Шлюпка плыла по реке довольно медленно, так как течение было слабое. Около полудня Ивенс бросил якорь близ Трясинного леса. Эта часть русла была неглубокой, и осевшая под грузом шлюпка могла сесть на мель. Лучше было переждать прилив, а потом отправиться дальше, когда вода начнет уходить в море.
Стоянка длилась около шести часов. За это время путешественники пообедали, а потому Уилкокс и Кросс пошли пострелять бекасов на краю Южных болот. Донифан, сидя в шлюпке, сумел подстрелить двух великолепных тинамусов, летевших над правым берегом. Тут он сразу выздоровел!
Был уже поздний вечер, когда лодка вошла в устье реки. Темнота не позволяла уверенно миновать полосу рифов, и Ивенс, как осторожный моряк, решил дождаться утра, чтобы выйти в море.
Спокойной была эта последняя ночь на острове. Ветер стих, и когда морские птицы — буревестники, глупыши, чайки — спрятались в скалы, в Топкой бухте воцарилась полная тишина.