— Он называет имена погибших. В некоторых племенах есть поверье, что, если оплакивая умерших громко произносить их имена, их души быстрее найдут упокоение…
Обильные слезы вождя заставили Сигрид задуматься о многом. Но у Виктора на это не было времени. Немного поразмыслив, он достал из своей сумки аккуратно свернутый пакет, в котором на всякий случай хранилась маленькая фляжка со спиртом.
— Хлебни, Годлумтакати, — предложил журналист. — Это поможет.
Трехмесячное проживание в племени масаев в Кении пять лет назад сослужило Виктору неплохую службу как в знании одного из африканских языков, так и в отношениях с полудикими людьми.
Голдумтакати сделал глоток спирта, его глаза выкатились из орбит, и он затряс кистями рук.
— Не выдыхай. Не выдыхай! Я скажу когда, вождь!
…Годлумтакати уже пять минут сидел без движения, уставившись в одну точку.
— Соответствует своему имени, — улыбнулся Виктор[19].
— Может, он умер? — настороженно спросила Сигрид.
Виктор лишь покачал головой.
— Еще! — наконец-то нарушил молчание вождь.
Лавров и Сигрид переглянулись. А Годлумтакати, сделав еще один глоток чистого спирта, начал повествование:
— Они похитили Эйо, но не сломили наш дух! — не без труда перевел Лавров с языка суахили и тут же пояснил Сигрид: — Эйо — это они так Стурена зовут, то есть радость. Почти «моя прелесть»…
В этот момент с улицы зашел Вубшет, и Виктор попросил его переводить, что говорит вождь, поскольку тот то и дело вставлял слова языка сомали.
— Их было десять человек, — включился в перевод Вубшет. — Их кожа была белой, как вершина горы Килиманджаро, они стреляли из этих своих калекаписо… Все в одинаковых черных бенадирах.
— Винтовки мы слышали, — поддакнул Лавров. — А бенадиры — это может быть любая одежда… Похоже, это какая-то служба, раз все одинаково одеты.
— Они убили воинов боран, а потом схватили нашего Эйо и твоих белых друзей, сели в большие железные машины и уехали.
— Вубшет, спроси у него куда?
— В сторону океана, — ответил вождь.
— Так, хорошо, — Виктор стиснул зубы и сильно зажмурил глаза.