И лишь спустя много лет уже взрослый Виктор Лавров, гуляя по Музею под открытым небом в Пирогово, увидел знакомые очертания Дорогинской церквушки с табличкой: «Культовый храм, перенесенный из с. Дорогинка как уникальная реликвия…» И вроде все то же: и маковки, и окошки, и крыльцо, да только сама церковь не на своем месте. Экспонат. Словно эмигрант, который уже никогда не сможет вернуться на родину… Виктора по сей день мучил вопрос: «Куда девались ценности из этой церкви: иконы, книги?..» И вот только сегодня он узнал, как все было на самом деле.
— При перевозке церковной утвари и библиотеки одна из машин перевернулась и многие ценности просто исчезли, — рассказывал Антип.
— Растащили? — грустно спросил журналист.
Антип, проглотив горечь, лишь кивнул головой в ответ.
— Значит, Камень Святого Климента был в Дорогинке? — изумленно поинтересовался Лавров.
— Не просто был, а хранился более трехсот лет. И вот пропал…
«Так вот почему Алипия назвала мономашичем именно меня… Дорогинка — село предков… Кому как не мне?.. — думал Виктор. — Но почему именно я?.. Иных уж нет, а те — далече…»
— …А тут однажды иду я с миссией в одно из сел Киевской области, — оживился отец Антип, будто зарядившись от какого-то невидимого аккумулятора, — и попросили меня крестить мальчика. Хороший мальчонка такой, улыбчивый. Я его водицей святой окропил, а он улыбается.
Впервые за долгое время в глазах отца Антипа было столько радости и упоения, что Виктор просиял вместе с ним. И правда, как можно не любить детей?
— Провел я обряд… — со вздохом продолжил священник. — А отец мне деньги сует. Я вообще денег не беру, сами дают, сколько не жалко. Дело-то Божье. А тут — наотрез отказался. Смотрю, живут бедненько, хатка старенькая, а тут я еще последние крохи заберу. «Ну хоть отобедайте с нами!» — стали уговаривать. Тут уж я отказать не смог — от души, от сердца пригласили. Да и проголодался я с дороги-то…
Виктор слушал, не пропуская ни слова. Отец Антип был хорошим рассказчиком, и журналист не заметил, как его чашка с чаем опустела. Старик, будто растягивая удовольствие от своего повествования, сделал паузу и принялся хлопотать с новой заваркой.
«Сколько же добра в этом человеке, — думал журналист, глядя на неторопливые выверенные движения маленького монаха. — Прожить, пройти все, не озлобиться. Нести добро людям. Это ли не миссия человеческая?»
— А дальше?.. — нетерпеливо поинтересовался Виктор.
— А дальше?.. — спокойно переспросил Антип, наливая в чашки горячий чай. — А дальше случилось то, что изменило всю мою дальнейшую жизнь. Хозяйка полезла в погреб за квашеной капустой. И вдруг как завопит: «Господи! Что это?» Спустились мы с ее мужем, смотрим, а в кадушке с капустой полно крови. Мужчина опустил руку туда и вынул камень, который хозяйка как гнет на капусту ставила. Черный, с серыми прожилками. Гляжу я… а он мироточит. «Не кровь это, — говорю. — А слезы Господни».
Антип настолько увлекся, что рассказывал в лицах, забыв о смирении и сане. Виктор же так прочувствовал событие, что у него задрожали корни волос. Монах продолжал:
— Ноги подкосились, воздуху стало не хватать. Подумали прихожане, что батюшка дух испустит. Вывели на свет Божий, а я камень крепко держу, не отпускаю. Понимаю, что это он и есть — Камень Святого Климента. «Где, — спрашиваю, — нашла камень, хозяйка?» А она мне: «Да два года уж как. Пошла горох собирать, при дороге и нашла…» Вот так и обрел я камень этот… А потом, по старости, понял, что даже церковь не способна сохранить его. Поэтому и спрятал его у Святоши…
— А что же хранитель Павел, о котором вы упоминали в прошлый раз? Почему он не бережет? Где он? — возмущенно спросил Виктор. Журналист был полностью поглощен рассказом старого монаха.
— Алипия говорила, что хранитель Павел наделен силой небес и появляется только тогда, когда он действительно необходим.
— То есть когда ему заблагорассудится? Понятно, — сердился Лавров. — Он что, дух?
Виктор понял, что опять сказал лишнее и со священниками так не разговаривают.