Радиосигналы с Варты

Сойка со смехом ответил, что он вообще ничего не боится, а иначе давно затрясся бы от страха, ведь у него в доме нелегально живет целая группа антифашистов. Однако он не имеет ни малейшего желания помогать фашистам, вот, собственно, почему он и дал клятву помогать Армии Крайовой. А если бы он был человеком семейным, то его каждую минуту могли бы забрать в вермахт, жена осталась бы одна и ей пришлось бы выполнять все тяжелые полевые работы, а Армия Крайова таким образом лишилась бы надежного убежища. Вот и выходит, что от его женитьбы никому бы никакой пользы не было.

Слова хозяина понравились всем. Чашки снова наполнили медом. Отказался лишь один Андре. Он и к самогонке даже не прикоснулся, боясь, что алкоголь только ухудшит его и без того плохое настроение. Мысль, что товарищи разочаровались в нем, терзала душу Андре. Он понимал, что они доверяют ему и сейчас, но все же чувствовал себя виноватым. Андре сознавал, почему притупилась его бдительность. Об этом знал только один он, и больше никто. Дело в том, что ему хотелось поскорее увидеть Анатолия Невойта, чтобы поговорить с ним и посоветоваться.

Нелегко складывались их отношения вначале. Острые замечания Невойта ранили Андре. Сила и самоотверженность молодого капитана открылись ему лишь тогда, когда он очутился в Люблинце. С тех пор Андре всегда недоставало Невойта и его советов. Узнав о том, что с Большой земли будет самолет, Андре захотел известить об этом командира партизан, так как никто, кроме Невойта, не смог бы так быстро помочь им найти место, удобное для выброски грузов. Кроме того, он полагал, что Центр и сам по себе известит об этом капитана. Именно поэтому сообщение связного о Невойте Андре принял как нечто само собой разумеющееся.

Урок, который получил Андре, оказался горьким, и он намеревался пережить его один, чтобы не беспокоить товарищей. К счастью, сейчас они вели себя так, как будто уже забыли об этом. Вилли и Макс вели общий разговор. Фриц полез на чердак, а Эрнст занялся печкой. Время близилось к полуночи. Вскоре ушел хозяин, но остальные, видимо, не собирались покидать теплую кухню.

От мыслей, в которые Андре углубился, его отвлек громкий стук. Разговоры мигом стихли. Не успел никто и слова сказать, как Алексей выскочил в коридор и спросил, подойдя к входной двери, кто там. Через минуту он вернулся и тихо проговорил:

— Там полицейский какой-то пришел. Что будем делать?

— Всем быстро на чердак! — приказал Андре, у которого при одном только слове «полицейский» из головы мгновенно вылетели все тяжелые мысли. Пока все на цыпочках прошмыгнули по коридору, он собрал всю посуду со стола в таз и спрятал его под печку.

Эрнст сорвал с веревки перед печкой свои мокрые вещички.

— Исчезай, я бегу за тобой!

— Откройте! Полиция! — В дверь уже колотили что было сил.

Эрнст начал быстро натягивать на себя гитлеровский френч. Окинул взглядом кухню, не заметил ничего подозрительного. Бегом бросился в спальню и разбудил уже уснувшего хозяина. Сойка не сразу пришел в себя, и лишь новый стук в дверь как пружиной выбросил его из кровати. Он босиком выскочил в коридор и, громко зевая и ругаясь, пошел к двери.

За дверью, ведущей на чердак, застыли Василий и Эрнст. Они услышали громкий возглас удивления Сойки и через секунду уже были вместе со своими товарищами на темном чердаке. Единственная узенькая полосочка света пробивалась с лестницы. Андре категорически запретил зажигать даже карманные фонарики. Он не знал, как можно было бы использовать для обороны это абсолютно незнакомое ему помещение и есть ли с чердака запасной выход. Поэтому он попросил Эрнста временно принять командование группой на себя.

На чердаке имелось лишь крохотное окошечко, а в задней части чердака — небольшой люк, через который вниз сбрасывали сено или солому. В случае необходимости люком можно было бы воспользоваться, чтобы покинуть чердак.

Эрнст действовал толково, все молча выполняли его указания.

Андре, Василий и двое поляков устроились у входа на чердак. Алексей стоял у окошка, а все остальные подтащили свои пожитки к люку, где стоял Вилли. Самый большой мешок они быстро набили сеном, для того чтобы в случае необходимости сбросить его в люк. В темноте противник наверняка примет мешок за человека и, видимо, откроет пальбу, а если тишина не будет нарушена, тогда они сами выпрыгнут в люк и, оказавшись на земле, укроются в ближайшем лесу.

Хорошо бы найти прочный длинный канат или веревку, но ее, как назло, не было. Куски бечевки имелись почти у каждого из партизан, но они ничего не давали. Бойцы расползлись по всему чердаку, перерыли все сено и солому, но ни веревки, ни каната не нашли. Искали просто так, чтобы не сидеть без дела и хоть немного успокоиться. Как партизаны ни прислушивались, снизу, из дома, не доносилось ни звука, однако эта тишина действовала на нервы хуже, чем громкая стрельба.

Фриц, ощупывавший руками стену, вдруг схватился за какой-то провод, висящий на крючке. Провод оказался достаточно толстым, чтобы выдержать тяжесть человека. К одному концу провода привязали мешок с сеном и решили попробовать спустить его через люк на землю.

Вдруг Вилли показалось, что он слышит чьи-то голоса, а затем стук солдатских сапог по мостовой. Потом вспыхнул огонек фонарика. Свет его был не очень ярок, но Вилли показалось, что его ослепили: выходит, все старания напрасны, слишком поздно.

— Мы в более выгодном положении: отсюда можем держать лестницу под обстрелом, — сказал ребятам Андре. — Как только появится первый полицейский, открывайте огонь! Ясно?

Тринадцать бойцов ждали затаив дыхание. Было хорошо слышно, как стукнула дверь и под тяжелыми шагами заскрипели ступени лестницы. Подняв автомат, Андре изготовился к стрельбе.