Радиосигналы с Варты

— Навсегда нас может разлучить одна только смерть, — возразил ему Фриц. — А умирать мы, как тебе известно, пока еще не собираемся, так что не мели ерунды. О том, что нам рано или поздно придется расстаться, мы с тобой знали и прежде, и ты ничего не имел против. Когда мы находились в Москве, ты был готов на любую операцию, а теперь что ты говоришь!

Фриц сознательно повысил голос: он во что бы то ни стало хотел вывести своего молодого друга из мрачного настроения. Он прекрасно понимал, что Макс привык к коллективу, к своим товарищам, в том числе и к советским, общение с которыми как бы защищало его от всех возможных неприятностей. Теперь Макс боялся остаться один, а пребывание в домике железнодорожника только способствовало возникновению у него такого настроения. Произвело на него впечатление и то, что даже такой испытанный товарищ, как Андре, и тот, оказывается, не гарантирован от ошибок, а уж он-то, Макс, тем более. Вполне возможно, что эта мысль произвела на него столь сильное впечатление, что он потерял душевное равновесие.

«Такие душевные срывы очень опасны, — думал Фриц, — они парализуют активность, работоспособность человека и резко снижают его бдительность. Он должен сам освободиться от своего пессимизма, однако толчок для этого должен дать ему я».

— Тебе вовсе не пристало ходить с опущенной головой, — строгим тоном начал Фриц. — Что за слова ты говоришь? Во-первых, пока еще далеко не ясно, кто из нас уходит, а кто остается. Вполне может случиться и наоборот. Для этого достаточно приказа из Центра. Во-вторых, если ты желаешь выслушать мое личное мнение, то вот оно: мне все равно, где я буду находиться. Здесь ли, там ли — я буду бороться против врагов, а они есть везде. Мое место там, куда меня пошлет партия, до сих пор я полагал, что ты придерживаешься такого же мнения.

Макс молча разглядывал свои худые руки с длинными тонкими пальцами. Спустя некоторое время он поднял голову и смущенно улыбнулся.

— Ругай меня как следует! А ты не забыл, как критиковал меня, когда мы учились в радиошколе? Ты еще тогда обвинил меня в эгоизме и зазнайстве, потому что я не помогал никому. Да и позднее ты не очень-то нежно обращался со мной. Вот и выходит, что ты меня уже давно критикуешь. Я временами даже сердился на тебя за это, однако ты же мне и помог.

«Неужели я и на самом деле помогал ему?» — подумал Фриц, который, честно говоря, уже забыл об их споре в радиошколе, так как эти споры были всего лишь небольшими эпизодами в его жизни. Только теперь он почувствовал, насколько он старше и опытнее своего молодого друга.

— Видишь ли, тогда тебе пришлось бороться с собственным индивидуализмом, а сейчас речь идет совсем о другом. Дело в том, что если тебе будет приказано выполнить то или иное задание одному, то ты и тогда останешься бойцом, сильным и мужественным. Именно таким я и считаю тебя. Человек с твердым характером вообще способен на очень многое.

— Ты говоришь так, как будто боишься за меня. Только не думай, что я могу сломаться. Такого никогда не будет! — Проговорив эти слова, Макс рукой откинул со лба волосы. Лицо его было совершенно спокойным, а глаза потеряли неестественный блеск. — Ты только должен понять, что кое-что мне дается труднее, чем вам, поскольку вы и раньше принимали участие в нелегальной борьбе. Я же имею о ней лишь смутное представление. Теперь я на многое смотрю совершенно другими глазами, чем, например, несколько недель назад. За это время, Фриц, я о многом передумал. Мы ведь с тобой можем время от времени поддерживать связь по радио и тогда, по крайней мере, будем знать, что оба живы и здоровы.

«Это исключено, — хотел возразить ему Фриц. — Такие вещи категорически воспрещается делать». Однако он не сказал этого, а только произнес:

— Я согласен. — В этот момент он никак не мог отказать другу в его просьбе. «Пусть у него останется хоть маленькая надежда, — подумал он. — Да и мне самому будет приятно, когда я услышу, что он жив и работает».

А тем временем трое антифашистов обговорили все самое главное. В заключение Андре раскурил последнюю сигарету. Вскоре вошел Тадеуш в сопровождении Сроки, на котором лежала ответственность за безопасность Эрнста, Вилли и Фрица.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

МЕЛЬНИЦА В ПАВОНКОВЕ

Владелец мельницы в Павонкове Рох Курпирц слыл богатым человеком, поскольку помимо мельницы владел еще большим количеством скота. Несмотря на это, он жил в простом крестьянском доме, так как отнюдь не стремился к показухе, а всю свою деятельность направлял на практические дела.

Юность мельника совпала с боевым периодом в истории страны. В 1919 году примкнул к восставшим трудящимся Силезии. Позже, получив наследство от отца, он занялся хозяйством, направляя все свои старания на его приумножение. После сентябрьских событий 1939 года он добился того, чтобы его внесли в так называемый фолькслисте, то есть признали немцем, что было связано с тем, что он принимал у себя самых различных представителей оккупационных властей. Однако поступая так, он не только руководствовался интересами своего хозяйства, но и оказывал помощь участникам движения Сопротивления. Он внимательно выслушивал все, что ему рассказывали гости, а затем передавал услышанное представителям Армии Крайовой, которые время от времени появлялись у него в доме.

На мельнице и дома он чувствовал себя полновластным хозяином. Жена, старший сын Антони, повредивший себе руку во время несчастного случая, и дочь Хелона беспрекословно повиновались ему. Второй сын мельника, Эдвард, был арестован гитлеровцами за подпольную деятельность и отправлен в один из концлагерей. Спустя три года благодаря связям отца среди немцев Эдварда удалось освободить из концлагеря. Теперь он помогал отцу по хозяйству, тратя большую часть времени на выполнение различных поручений командования Армии Крайовой. Младшего сына мельника, Юлиана, забрали служить в гитлеровский вермахт. Летом 1944 года он приехал домой в отпуск да так и остался тут. Устроив себе убежище в коровнике, он принял присягу в Армии Крайовой. Мельник гордился своими сыновьями-патриотами, предоставлял им полную свободу действий и всячески поддерживал их.

Все рабочие, жившие на мельнице, считали себя патриотами. Каждый из них по-своему помогал освобождению своей родины от оккупантов, не имея при этом ни малейшего представления о национализме руководства Армии Крайовой. Всех, кто боролся против гитлеровских оккупантов, они принимали с распростертыми объятиями. Именно поэтому они охотно приняли и укрыли у себя Эрнста, Вилли и Фрица. Более того, они верили в то, что эти немцы патриоты выполняют какое-то особо важное задание командования.

Эдвард, Юлиан и районный квартирмейстер Черный встретили товарищей вечером на западной окраине Люблинца. Воспользоваться прямой дорогой, ведущей в село, не удалось. Павонков находился километрах в десяти от города на шоссе, ведущем через Гутентаг в Оппельн. По шоссе день и ночь не прекращалось движение транспорта. Сыновья мельника, встретившись с патриотами, провели их на мельницу, минуя опасные места. Когда они приблизились к хутору, мельник уже ждал их. Он сам открыл перед гостями задние ворота. Когда патриоты расположились в отведенном для них сарае, Эдвард принес им еду.

Наступило утро. Младший сын мельника показал патриотам их убежище и рассказал, как они могут усовершенствовать его. Он был в восторге от немецких антифашистов и заверял их, что он сделает все, чтобы им здесь было хорошо и удобно. Юлиан рассказал, что он уже много недель подряд скрывается в этом сарае, на чердаке. Видит, как по двору ходят его родители, братья и сестра, слышит их голоса, но поговорить с ними не может.