Группу часто преследовали каратели. В последний день старого года в ней уже насчитывалось шесть человек. Трудность переправы заключалась в том, что реки в ту зиму оставались полноводными, не полностью скованными ледяным панцирем. Эрнсту было поручено разведать переправу. Как только стемнело, он отправился в путь. Местный крестьянин, в дом которого он постучался, быстро провел его в кухню, так как в соседнем дворе располагались гитлеровские солдаты. Расквартированные не особенно мешали хозяевам, у которых они остановились. В большинстве своем это были уже пожилые люди, которые больше мечтали о возвращении домой и домашнем тепле, чем о боях.
Вечером двенадцатилетний сын крестьянина провел партизан к мельнице. По реке, скованной льдом, они перебрались на противоположный берег, однако село, раскинувшееся там, оказалось занятым эсэсовцами. Партизан и тут выручил местный паренек. Он провел их в дом крестьянина, сыновья которого служили в Армии Людовой. Хозяин гостеприимно пригласил партизан отужинать вместе с ним, тем более что это был предновогодний вечер. На ужин подали картошку с квашеной капустой и по стопке самогонки. Так они отпраздновали Новый год, все время наблюдая за соседним домом, в котором пировали гитлеровцы, пытавшиеся утопить в водке свой страх перед ожидающим их будущим. Советские, польские и немецкие товарищи подняли стопки за общую победу, за скорый мир, за дружбу.
Недалеко от Радома партизанам пришлось остановиться. Местность перед ними была ровной, занесенной чистым снегом, и по ней невозможно было пройти незамеченным даже ночью. При помощи бойцов Армии Людовой шестерке партизан удалось расположиться в небольшой, но богатой деревеньке. Эрнста и Вилли из тактических соображений разместили в доме у местного помещика пана Гаевского, который неплохо ладил с оккупантами и потому пользовался кое-какими привилегиями. Двери его дома были широко распахнуты для гитлеровских солдат и эсэсовцев. Пан Гаевский пользовался влиянием в округе. Он распространял фашистскую клевету о Советской Армии и призывал крестьян забирать свой скот и имущество и бежать на Запад.
Узнав об этом, Эрнст и Вилли решили остановить распоясавшегося пана, изолировать его, а простым людям объяснить, что они заблуждаются. Сам факт, что немцы агитируют за Советскую Армию, убедил людей.
Пана Гаевского теперь не выпускали из его дома. Спал он в маленькой каморке для прислуги, а сами партизаны расположились со всеми удобствами, как у себя дома. Они спали в кроватях на чистом белье и обедали за отлично сервированным столом. Однако, несмотря на все это, они чувствовали себя в этом доме очень неуютно, так как понимали, что хозяин дома и его близкие ненавидят их, хотя и стараются скрыть это.
Между партизанами и паном Гаевским началась «холодная война». Он регулярно читал издаваемую оккупантами газету «Кракауер цайтунг». Однажды он долго махал перед партизанами свежим номером газеты, на первой странице которой помещалась большая статья о наступлении гитлеровских войск в Арденнах. Ехидно улыбаясь, пан Гаевский сказал, что очень скоро и на Восточном фронте наступит перелом. И тот, кто сейчас выступает за русских, должен как можно скорее перейти на сторону немцев, пока не поздно.
Партизаны с любопытством перелистали газету. На четвертой странице ее обнаружили мелким шрифтом набранное небольшое сообщение о признании Советским Союзом народного правительства в Люблине.
Эрнст сунул пану Гаевскому газету под нос и посоветовал ему переменить ориентацию, пока еще есть время. А Вилли спросил хозяина, неужели тот действительно верит гитлеровской, насквозь лживой пропаганде.
Пан Гаевский скорчил кислую физиономию. Он прекрасно понимал, что его гости абсолютно правы. Поведение гитлеровского командования и эсэсовцев в последнее время свидетельствовало об их растерянности и неуверенности в завтрашнем дне. Они обыскивали все дома, видя в каждом человеке подпольщика-антифашиста. Разногласия между ними самими обострялись до крайности, из страха они совершали страшные преступления. Так, в соседнем селе, узнав о том, что один крестьянин скрывает четырех раненых советских партизан и одну медицинскую сестру, гитлеровцы ворвались в дом, беспомощных раненых бросили в грузовик, туда же втолкнули медсестру и хозяина дома и куда-то увезли.
У Эрнста, Вилли и их советских и польских друзей в те дни было много дел: они проводили разъяснительную работу среди местного населения, помогая людям вновь обрести веру в близкое будущее.
В ночь на 12 января на северо-востоке послышались залпы тяжелой артиллерии. Началось наступление войск 1-го Белорусского фронта под командованием маршала Жукова с магнушевского плацдарма. В состав этого фронта входила и 1-я Польская армия. Вслед за этим перешли в наступление и войска 1-го Украинского фронта под командованием маршала Конева с сандомирского плацдарма, а вместе с ними и части 2-й Польской армии. Причем наступление проводилось столь стремительно, что противник даже не успевал ввести в действие свои резервы. На 15 января единого фашистского фронта уже не существовало. А спустя два дня, на четверо суток ранее чем было запланировано, наступающие советские войска вышли на линию Петркув — Ченстохова — Мехув.
В начале боев вокруг имения пана Гаевского было тихо. Гитлеровцы покинули населенный пункт, и лишь возле мельницы еще стояла на огневых позициях их артиллерийская батарея. На рассвете 15 января она была разгромлена залпами советской артиллерии. Советские солдаты на танках и машинах ворвались в село. Все жители села вышли на улицу, чтобы приветствовать своих освободителей. Даже самые недоверчивые вышли на улицу. И лишь один пан Гаевский, сказавшись больным, лежал дома в постели.
Вместе с частями 1-го Белорусского фронта немецкие патриоты прошли до берегов Одера. Они видели, как в Лодзи гражданские лица с красными повязками на рукавах начали наводить порядок. Здесь уже функционировали первые органы народной власти. Познань советским войскам пришлось обойти, так как засевшие в городе гитлеровцы оказывали сильное сопротивление.
В середине марта Эрнста и Вилли вызвали в Москву, где готовили коммунистов и антифашистов для работы в освобожденных районах.
Фриц в это время лежал в госпитале. Польские врачи делали все возможное, чтобы поставить его на ноги. Временами он сам удивлялся, что еще до сих пор жив. В течение недели он прятался по ночам в лесу, а днем заходил то в одну, то в другую деревню, чтобы съесть тарелку супу и хоть немного погреться под крышей.
В небе все чаще и чаще появлялись советские самолеты: истребители, разведчики и бомбардировщики. А по земле в сторону фронта двигались гусеничные, колесные машины и конные повозки, на которых везли либо солдат, либо боеприпасы. С фронта в тыл тянулись машины с ранеными.
Видя все это, Фриц ничего не мог понять. С того момента как он передал письмо для Веры, он считал, что смертный приговор ему уже подписан им самим. Единственное, чего ему не хотелось, — это замерзнуть в лесу под елкой. Поэтому-то он и шел от села к селу.
А однажды в сумерках он увидел из окна одного дома гитлеровских солдат, которые без оружия бежали в сторону гор. Жена хозяина сказала ему, что уже освобожден Мнюв. Услышав это, Фриц лишь покачал головой, так как был не в состоянии поверить в такое.
Хозяин дома, где остался Фриц, договорился с ним, что своевременно даст ему знать об опасности. Вечером 15 января он сообщил Фрицу, что советские войска освободили ряд населенных пунктов и лишь в Нове еще сидят фашисты. А на следующий день с неба посыпались листовки. Фриц поднял одну из них. Это была листовка Национального комитета «Свободная Германия» с обращением к гитлеровским солдатам. А вскоре после этого он увидел колонну советских солдат, идущих в западном направлении. И тут Фрицу все стало ясно.
Станислав отдал Фрицу письмо, написанное им Вере, обратно. Он сбрил ему бороду, помог, насколько это было возможно, привести себя в порядок. Затем он проводил Фрица в санчасть, которая задержалась в селе в ожидании свежих лошадей. По дороге им встретилась процессия местных жителей. Из разговоров выяснилось, что все они хорошо знали, что он скрывался в лесу. Теперь же ребятишки бежали в голове колонны и громко кричали:
ebooksa