Отчаяние

– В тридцать первом я занимался коллективизацией, Всеволод Владимирович… В органы пришел только в тридцать седь… Нет, в конце тридцать восьмого, по набору товарища Берия, когда мы раз и навсегда покончили с ежовскими нарушениями законности.

…На этот раз в здание МГБ они вошли через подъезд; Иванов показал удостоверение, бросив охране:

– Товарищ со мной, на него есть пропуск.

Когда вошли в его кабинет, со стульев поднялись три человека: двое были в форме, а один, сутулый, седой, лохматый, – без пояса; губы синие, глаза запавшие, но живые, мочки ушей оттянуты, увеличены – значит, болен.

– Это Гелиович, – пояснил Иванов. – Тот самый… Можете допросить его.

– Я бы хотел поговорить с ним один на один.

Иванов внимательно посмотрел на тех двоих, что стояли рядом с доктором, что-то, видимо, понял – то, чего Исаев понять не смог, и поинтересовался:

– В гестапо такую просьбу, учитывая специфику нынешней ситуации, удовлетворили бы?

– Нет, – ответил Исаев.

Иванов кивнул; обратился к военным (капитан и подполковник):

– Ну что? Пойдем походим по коридору, а?

Когда дверь за ними закрылась, Исаев спросил:

– Вы знаете, кто я?

– Вы очень похожи на Сашенькиного мужа… Там много ваших фотографий… Все, правда, размножены с одной…

– Где это «там»?

– У Сашеньки. На Фрунзенской…

– Как вас зовут?

– Яков Павлович.

– В чем обвиняют?

– В шпионаже и антисоветской пропаганде.