Отчаяние

– Сейчас наконец вы встретитесь с тем, кто все эти годы курировал ваше дело. Постарайтесь договориться с ним миром, он человек крутой, но справедливый.

Следователь открыл дверь кабинета Влодимирского, обменявшись стремительным взглядом с помощником, поднявшимся из-за своего бюро; пропустил Валленберга; встал у двери.

Валленберг увидел седого полковника, который медленно обернулся к нему, узнал Исаева, глаза его округлились, наполнились ужасом, он тонко закричал и, наклонив голову, бросился к окну.

Следователь и ворвавшийся помощник схватили Валленберга и, повалив его, начали крутить руки.

Исаев поднялся, схватил стул и со всего маху ударил им лощеного помощника по голове. Тот отвалился, Исаев взмахнул стулом еще раз, чтобы обрушить его на голову второго, но руку его вывернули, кабинет заполнился людьми, Аркадий Аркадьевич орал что-то, брызгая белой пеной, а потом Исаев потерял сознание от боли…

…Через три года в одиночку Исаева пришел человек, явно загримированный, и, тщательно скрывая акцент, спросил:

– Хотите знать, кто виновен в вашей трагедии?

Исаев безразлично молчал.

Человек в темных очках и с неестественно льняной шевелюрой – парик, ясное дело, – протянул ему постановление ОСО на расстрел жены и сына с резолюцией Сталина.

Реакция Исаева была странной: он согласно кивнул.

– Конечно же, хотели бы отомстить? – усмехнулся, человек.

– История отомстит, – ответил Исаев. – Человек бессилен.

Посетитель еще глубже сунул кулаки в карманы плаща и мягко заметил:

– Я попрошу, чтобы вам дали прочесть Горького. Найдете нужную фразу: «Человек – звучит гордо». Особенно советский человек. А не вы ли пример для советских граждан, полковник?

И, не дожидаясь ответа Исаева, вышел из одиночки…

…В салоне «ЗИСа», стащив с себя льняной парик и очки, Берия задумчиво сказал Комурову:

– Переведите его в хороший лагерь, где есть отдельные домики… Отхаживайте, как любимую… Если Рюмин или еще кто будут интересоваться, где он, – а я это вполне допускаю – ответите, что вытребовали в мою «шарашку»… Познакомьте его с процессом над Трайчо Костовым, Ласло Райком и Яношем Кадаром… Подготовьте материалы о подготовке процесса над Сланским и Артуром Лондоном – с этим он был знаком лично, я не поленился потратить еще два дня на его личное дело… Вот и все. Приведите его в форму… Пусть говорит все, что хочет, – не записывайте ни одного его слова… Лагерь должен быть на расстоянии не более двух часов лета до Москвы: Исаев может понадобиться мне в любой день и час, днем или ночью.

…Первые дни Исаев вообще не мог спать, снотворного не давали, только массировали.

Читал. Сначала не очень-то входил в текст, перед глазами стояли лица Сашеньки, Саньки, Валленберга, Пола, Никандрова, Спарка, Ванюшина – они все время были с ним, в нем, перед ним…

Потом, однако, стал вчитываться: газеты давали все. И постепенно, перейдя от первых двух полос – фанфарных, торжественных, чуждых Началу, – к третьей и четвертой, он все больше и больше ощущал, что его, прежнего, нет уже; пуст; если что и осталось, то лишь одно – отчаяние. Оно было безмерным и величавым, как огромный океан в минуты полного штиля. Он запрещал себе нарушать этот океан отчаяния вопросами и ответами, он знал, что не сможет ответить ни на один вопрос; он не чувствовал в себе сил, воли и гнева, хотя именно гнев сокрыт в подоплеке отчаяния – затаенный, холодный, лишенный логики и чувства, чреватый таким взрывом, который непредсказуем так же, как и неотвратим…