— Панты не продам, — отрицательно покачал головой Махмут. Огляделся, даже к двери шагнул, проверил, нет ли кого за ней, и доверительно пояснил: — Атаман Дутов просил панты. Велел прийти в штаб, когда один там будет. Сказал, хорошо заплатит.
— А разве Мусеке тебя обидеть собирается? Говори цену, — у духанщика от нетерпения задергалась одна щека.
— Эти атаману отдам, — твердо ответил Ходжамьяров. — В следующее воскресенье привезу еще. Хорошие панты привезу.
— Правда?
Махмут выразительно посмотрел на духанщика и обидчиво поджал губы.
— Почему думаешь, что обману?
— Зачем обманешь? Знаю тебя, — заулыбался духанщик. — Ладно, отдай этот порошок атаману. Я знаю, он лечиться хочет. У него баба шибко худая, ему с молодыми девочками играть надо. А он старый немного. Панты будет пить, молодым будет, сил много будет, — и Мусеке, похлопав Ходжамьярова по плечу, в свою очередь доверительно захихикал.
— Вот не знаю только, когда атаман один будет. Может, долго ждать придется. Не успею тогда к воскресенью вернуться.
Духанщик поглядел на Ходжамьярова испытующе, с хитрецой:
— Попроси. Узнаю.
— Узнай, Мусеке-ага.
— А ты за это с атамана немного дороже возьмешь, атаман — чужой человек. С Мусеке дешевле. Мусеке свой, — и жирный скошенный подбородок духанщика дрогнул.
Махмут подумал, недовольно поморщил лоб, повздыхал и согласился:
— Давай руку, Мусеке.
— Давай твою, Маке. Теперь иди кушать. Сейчас лагман тебе приготовлю. Своими руками.
— Нас четверо, Мусеке.
— Значит, четыре лагмана будет, — и духанщик, оберегая живот, первый бочком протиснулся в узенькую дверь. Вслед за ним вышел из каморки и Махмут. В помещении харчевни все так же людно, чадно и шумно. Сиверцев стоял возле окна и смотрел на улицу. Саттар, привалившись к стене, дремал. Окончательно успели захмелеть казаки. Забыв про карты, они о чем-то спорили. Один из них съездил по уху сидевшего рядом с ним полусонного казачину с перешибленным носом. Тот полез в драку, но драться ему не дали. И он от обиды скрипел зубами, стонал.
— Будя, Хведор, будя!
— Цыть ты, сука! Правильна ж схлопотал по морде, чего ж, — уговаривали его и на всякий случай держали за руки.
Ему же первому и нацедил в граненый стакан очередную порцию ханжи казак с лычками, отставив согнутый калачиком мизинец с большим дутым перстнем.