— Кто?
— Наш бай Абулхаир!
В три прыжка Кожгали подскакивает к винтовочной пирамиде. Еще мгновение — патрон вогнан в патронник, щелкнул затвор.
— Где он, ублюдок, убийца моей матери? Где? Говори!
И нет уже ласковых морщинок вокруг больших темных глаз Кожгали, а вместо них две щелочки. И двух бровей нет — одна бровь бороздой перечеркнула лоб.
— Я его найду. Достанет моя пуля шакала этого, — и Кожгали бросается к дверям.
— Назад, Кожеке!
Словно горный обвал рухнул на плечи, придавил их. Кожгали качнулся, как под тяжелой ношей, а Избасар не убирает железных ладоней, жмет сильнее:
— Куда?
— Ты же слышал, что там Абулхаир, собака паршивая.
— Все равно в пленных стреляют одни трусы.
— Я не трус.
— Зачем тогда винтовку схватил?
— Ш-ш, — зашипел на друзей Ахтан.
По проходу между топчанами бежал дневальный по роте Ян Мазо.
— Вы чего тут шумите? Ты зачем винтовку сцапал? — подскочил он к Кожгали.
— Про Абулхаира узнал и убить его собрался, — поспешил сообщить Ахтан.
— Про кого? — опешил дневальный.
— Бай. Не знаешь, какие баи бывают? — удивился теперь уже Ахтан, — Абулхаир наш в плен попал. Ох, и вредный. Его мать в могилу закопал, — кивнул он на Кожгали.
— Не пускаете? Бая пожалели?