— Гляди, напужал. Да нужна она мне. Я к тому — поторчим в етом пекле ешшо, тады любой ее… Узнаешь тады.
— Ох, поторчим, — подает голос еще один высокий казачина, сидящий с краю, и разводит руки. — На кой нашему начальству коса тутошняя? Сколь постов понаставляли. Видать, поприжала голытьба красноштанная.
— Видать, прижала.
— А ваш-то ахфицеришко зачем приперси сюды?
— С проверкой вроде. Велел собираться утрось назад.
— В Ракуши?
— Туды.
— Он знатца к своей которой-либо, а наш Быков к Глафире под бочок, — хихикает тот, кого назвали Митькой.
Избасар разглядывает казаков, прикидывает расстояние до костра, от него — до колодца. Ползти придется по бугру. Доходит ли туда отсвет?
— Вы хучь в Ракушах, — продолжает жаловаться высокий казачина. — Там народ, то да се, насчет выпивки опять же больше шанцев. А нам в етой дыре торчать, — и уже другим тоном спрашивает: — Толкуют, зверюга Исаев-то сотник ваш?
— Така скотина рыжая, не приведи господь, — отвечает Митька, подбрасывает в костер охапку сухого камыша и, подперев ладонями щеки, вдруг по-бабьи тонким голосом заводит:
Отсветы костра пляшут на казачьих лицах и как бы лепят их по частям. То выхватят вдруг чьи-нибудь глаза и зажгут, кинув в них искорки, то вытянут или сломают чей-нибудь нос, то черненной медью обольют казацкую красу — завитой чуб.
Избасар приладил удобнее банчок и пополз, хоронясь за барханом. Казаки пели. Вот и бугор. Избасару кажется, будто он ползет уже вечность целую, и все по этому проклятому, выставившему напоказ свой гладкий горб бугру, где его видно, как муху на белой стене. А тут еще сердце стучит так, что за версту можно услышать. Если бы казаки не пели, услышали бы… Вон глыбастый перестал петь, повернулся, глядит на бугор… Он же в нескольких шагах всего, неужели не видит?
«Сам на свету, а здесь темно, поэтому и не видит…» — догадывается Избасар и все равно не выдерживает, бросается вперед и сползает в тень сруба. Будто по железному листу грохочет осыпающийся вслед песок. «Сейчас обязательно услышат и кинутся сюда, сейчас!».
Рядом доски сруба. Забыв обо всем, Избасар припал к ним губами. Доски были холодные и влажные. Трясущимися от нетерпения руками Джанименов размотал с пояса бечеву, зацепил банчок и тихо опустил в колодец. Опускал до тех пор, пока внизу не послышался слабый всплеск.
Теперь надо ждать, пока банчок не наполнится, не станет тяжелее бечева. А ждать нет сил больше. Рядом бочка, Избасар сунул туда руку: «Вода!» Он стал кидать ее пригоршнями в рот, пьянея от каждого глотка. Вода казалась необычно вкусной. После дошел ее тухлым, застойный запах.
А бечева не становится тяжелей… Пробка!.. Забыл вывернуть пробку, банчок не погружается. Надо его вытащить наверх и…
— Ты, Прокоп, слазил ба за водицей в колодец, принес манерку холодненькой, — донесся от костра сиплый голос и, будто кипятком, обдал Избасара.
— Где манерка-то? — высокий казачина встал, потянулся с хрустом.
В распоряжении всего несколько минут. А Джанименов не может решить, что делать.
ebooksa