— Аман, озун аманба? Бала-шага аманба?[1]
— Бариде аман[2],— Аманжол, накинув чапан, повел Махмута в дом.
В проходной, предназначенной для гостей комнатке было темновато. На кошме, устилавшей пол, расстелем старенький, но чисто выстиранный дастархан. На нем баурсаки, чашка топленого масла, кусочки курта и топленый узбекский сахар. Аманжол полил Махмуту на руки из медного кумгана и, сев с ним рядом, сказал:
— Я все сделал, как ваш человек велел. Порлетку купил. Ой-бой, какая хорошая порлетка. Самому губернатору ездить можно.
— А коней?
— Есть кони. Подобрали, как у губернатора.
— А подставных тоже достал?
— В каждом дворе по две штуки стоят. Ждать вас будут. Как только прибежите к аулу, мы их вам заседлаем. На свежих-то быстро уйдете от белых.
— Я думаю, не отомстили бы они вам за это.
— Весь аул в один голос скажет, что их силой отняли, а своих, которых загнали, бросили нам. Как можно было не дать, если из винтовок стреляли? Так мы решили, — и Аманжол хитро подмигнул.
В комнату вошла его жена, внесла изрядно помятый, залатанный в нескольких местах самовар. Она сдержанно поприветствовала гостя. Хотела что-то спросить, но не решилась, только поглядела на него тревожными глазами и бесшумно исчезла, потому что Аманжол уже двигал нетерпеливо бровью: не положено женщине слушать, о чем говорят мужчины.
— Рассказывай, — попросил он, как только за женой захлопнулась дверь.
— Привет тебе от русского начальника, рахмет передал за помощь, — принимая из рук брата пиалку, сказал Махмут.
— Это который в стекло смотрит?
— От него.
— У нас говорят, он в это стекло всех врагов сразу видит, никуда не денешься, если он поглядит. Правда это?
Такая молва шла о Крейзе среди казахов, проживающих за кордоном. Впрочем, и в окрестностях Джаркента степняки говорили про начальника УЧК то же самое.
Махмут рассмеялся.
— Лупой стекло называется. Плохо видят глаза у Крейза.
Аманжол недоверчиво потряс головой.
ebooksa