Опасное задание. Конец атамана,

22
18
20
22
24
26
28
30

При упоминании о Чалышеве напряженные огоньки в глазах однопалого погасли, как если бы в них плеснули водой. Он облизнул губы и с интересом принялся разглядывать свои ноги, будто никогда их прежде не видел.

Махмут закурил, и сон сразу отступил. Но заныл висок. Это оттого, что редкую ночь приходится спать спокойно. Вчера он тоже не ложился. Но иначе, без таких бессонных ночей, без напряжения и беспокойства, Махмут уже не мог жить. Без них ему, пожалуй, чего-то бы не хватало.

— Отпусти нас. Правду говорю, в кстау винтовки нашли, — как-то нехотя, видимо, погруженный в другие мысли, тускло, явно без всякой надежды, что эти его слова изменят что-нибудь, — произнес однопалый.

А Махмуту почему-то вспомнилась вдруг встреча с Василием Рощенко и Токашем. Ведь не будь той, изменившей всю его жизнь встречи, возможно, и он мог бы стоять вот так перед каким-нибудь следователем чека, как стоит сейчас перед ним однопалый, и также ни умом, ни сердцем не принимать ни слов, ни чужой правды.

Горло схватила судорога только от одной мысли, что это чужая Оспану большевистская правда, за которую он, Махмут, готов отдать теперь жизнь, могла быть ему чужой, не разойдись его дороги с дорогами Митьки Кошеля. Махмут усмехнулся, вспомнив, как Митька доказывал всегда, что самое главнеющее в жизни — это деньги, девки и спирт: И еще вспомнил Махмут перстень на оттопыренном Митькином мизинце.

— Почему не веришь? — по-своему поняв затянувшуюся паузу, подступил на шаг однопалый.

Махмут скосил глаза на окно. Там, за стеклами, уже скапливались полоски зари. А на порог ступил Тимур.

— Нету, не приехал товарищ Чалышев, — доложил он.

— Пусть приведут уйгура ко мне, — сказал ему Махмут.

Однопалый насторожился:

— Ноги устали шибко. Разреши сесть, начальник, — попросил он.

— Садись.

Махмут понял, что задумал Оспан. Так и есть, усаживается к двери лицом и смотрит как коршун на вошедшего уйгура, тот будто спотыкается об этот предостерегающий взгляд. Изможденный, с землистым лицом, он дышит часто и трудно, с хрипотцой.

— Ты кто будешь? — спросил его Махмут.

— Кабир Юлдашев буду, — уйгур закашлялся, сложив трубочкой и вывалив наружу язык.

Махмут протянул ему стакан с водой.

— Выпей.

Но Кабир не мог унять кашель, он расплескивал воду. На висках у него набухли синеватые толстые жилки.

— Выпей, выпей, — повторил Махмут и, подождав, сожалеюще добавил: — лечиться тебе надо, Кабир. Советская власть таких, как ты, бесплатно лечит, а ты винтовки возишь, из которых в советскую власть стрелять будут.

— Скажи ему, Кабир, как мы нашли винтовки, а то он мне не верит, — бросил насмешливо и вместе с тем требовательно однопалый. Голос у него зазвучал жестко.