Махмут в душе согласился с этими доводами и притаился за валуном. Заняли свои места и остальные. А время тянулось медленно, будто заарканенное. Вот скатилась за край степи луна, и еще больше потемнело. Скотный двор исчез, будто растворился целиком в каменистом распадке. И когда казалось, что рассвет не придет совсем, отовсюду поползла белизна. Проклюнулись камни, луговина, побежал навстречу дувал. И уже не остановить было ничем накатывающееся утро.
— Пора — нетерпеливо вскочил Махмут.
Чалышев выбежал на бугор, выстрелил и первым кинулся к дувалу. Махмут за ним. Вот и навес. Коней там нет. У дома распахнута дверь, выставлена рама. И нигде никаких признаков, что были люди. На дощатом полу изрядный слой пыли, даже навоз. В углу разваленный очаг.
— Ушли! «А как же Айслу?» — Сердце будто схватила и сжала чья-то грубая рука. И Махмут не сразу понял, что насмешливый голос принадлежит Алдажару:
— Ушли, говоришь? По-моему, здесь никого и не было. Эх, Маке, Маке, я думал, ты беркут, а ты пока еще курица только.
Махмут растерянно потирал лоб. Он просто ничего не мог понять. Разве не Айслу говорила с ним вечером, разве не ее руки лежали на его плечах? А между тем в доме будто год никто ногой не ступал.
А Чалышев, раскачиваясь на носках, уже в упор разглядывал Махмута и громко (чтобы слышали все, кого он привел на этот скотный двор) спрашивал:
— Айслу, значит, тебе сказала, что семья Токсамбая здесь живет?
Махмут молчал.
— С ней ты разговаривал несколько часов назад?
Махмут продолжал молчать.
— И тут, под навесом, стояли кони?
Со стороны города показался всадник.
— Алешка Колосов шпарит, — приложив горсточкой к глазам ладошку, уверенно сказал один из милиционеров.
— Вроде он.
— Жмет. Стряслось чегой-то, видать?
Колосов подскакал, спрыгнул с коня и не мог никак перевести дух, только таращил на всех запаленные глаза.
— Язык проглотил? — подстегнул его Чалышев.
— Беда, начальник, рестованные драпанули. Каюрова, который при их находился, в помещении, значит, порешили насмерть.
— Да ты что!