Чалышев, пожав плечами, ушел.
Облава
Было далеко за полночь.
— По ко-оня-ям!
И вслед еще одна команда резанула слух.
— Смирн-аа!
Качнулись и замерли в седлах двенадцать всадников. Только лошади хрустели удилами и, переступая с ноги на ногу, били подковами.
— Товарищи милиционеры! — вскинул руку Чалышев. И эта его рука, словно взмах крыла неведомой птицы, заставила насторожиться, подправить опущенные стволами вниз короткие кавалерийские карабины.
Начальник милиции коротко рассказал о предстоящей облаве на врагов советской власти.
«Ими всегда были и останутся такие, как Салов, Токсамбай, Домулла. Все, кто привык жить за счет народа и только ждет не дождется, чтобы снова накинуть ему петлю на шею. Такие не остановятся ни перед чем. Они ненавидят нас и всех, кто с нами. Мы сегодня должны…»
Жгучие, полные ненависти, слова падали, как глыбы. Они волновали и тревожили одновременно. Может потому, что все в этой речи было предельно ясно, потому что текла ночь и потому что скоро придется схлестнуться насмерть с теми, о ком сейчас говорит Чалышев. Именно с Саловым, Домуллой, бывшим баем Токса. Все они затаились недалеко от города, в полуразрушенном саманном доме. Когда-то там жили пастухи Токсамбая. Когда-то он пригонял туда на стрижку свои отары. «Сегодня, благодаря Махмуту Ходжамьярову, — это он раскрыл, где сошлись наши враги, — мы их обезвредим».
Алдажар закончил говорить и ловко вскочил в седло.
— Ааарш!
Всадники пересекли площадь и зарысили по залитой лунным потоком улице. Вслед лениво побрехивали собаки и умолкали тут же. Город спал. Он выглядел мертвым. Бугрились, тонули в своих же собственных тенях дувалы. На крыше мечети холодным светом поблескивал ущербленный серп полумесяца. Ветерок, набегавший со степи, был свежий, он пропах травами. Когда город остался позади, разговоры умолкли. Кто курил, тот торопливо притушил цигарку, послюнив на пальцы, кое-кто глотнул из фляжки холодненькой водицы и оттер обмокшие усы. Каждый знал, где ему стать, откуда затем по команде стремительно ворваться во двор Токсамбая, а оттуда к дому. И если те, на кого устраивается облава, качнут отстреливаться, то бить надо не по ним, а поверх. Брать их следует живыми. Мертвые они не нужны. «Ох, и трудно это — брать повыше».
В последнем ряду среди двенадцати сутулится Саттар Куанышпаев. Не везет ему чего-то с конями. В этот вечер он загнал Гнедка так, что конь стал харчать.
— Ой-бой! Запалил! Пропал конь, — сокрушенно вздыхал Саттар.
Приблизились к балке. Возле нее сильнее пахла томившаяся, как в бане, в душной ночи курайная степь. Остановились невдалеке от темневших у речки токсамбаевских построек.
Там тихо, темно, нигде ни щелочки света.
— Схожу узнаю, — сказал Махмут.
— Нет, — твердо отказал ему в этом Чалышев. — Может, на сеннике часовой? Увидит, даст знать — и уйдут. Рассветает немного, тогда возьмем всех сразу.
ebooksa