— Написал.
— Давайте.
Никто из находившихся в лабазе не заметил, что в проломе стоит офицер в шинели с оторванной полой. Вот он отстранил движением руки связного и, покачиваясь, шагнул в помещение. Он был без папахи, сквозь бинты на голове у него просочилась кровь.
— Есаул Волков убит, господин полковник.
— Что? Что вы сказали? — крутнулся на месте Сидоров.
— Разрешите доложить…
— Ну! — подскочил к офицеру полковник.
— Полк Волкова сдался красным. Мне удалось…
— Как сдался? — не понял Сидоров, а когда уловил смысл услышанного, сжал кулаки и закричал: — Лжете, трус, я вас пристрелю на месте. — И, забыв расстегнуть кобуру, тащил из нее и не мог вытащить пистолет, скрипел зубами и задыхался.
Ему хотелось сбить этого офицеришку с ног и топтать, бить, пока он не сознается, что все сказанное им неправда.
В это время ожил долго молчавший телефон.
Звягинцев схватил трубку. Глаза у него радостно округлились.
— Виктор Семенович, это Бельский. Второй офицерский полк перешел в наступление и уже закрепляется на прежних…
— Что? — не дал ему договорить полковник. — Я ему покажу на прежних. Никаких прежних. Преследовать эту шваль, чтобы пух летел, — и он выхватил у адъютанта трубку.
— Я главный, кто у провода… Я главный…
Но связь опять прервалась. Как внезапно запищал, так же внезапно и умолк телефон. И сколько ни бились над ним и Звягинцев, и Сидоров, и оба телефониста, сколько ни вертели ручку, ни встряхивали аппарат, ни дули в трубку — все было напрасно.
— Капитан Ларичев, к Бельскому. Пусть преследует противника любой ценой. Ясно?
— Ясно, господин полковник, — поднялся с места тощий с окладистой бородой капитан.
— И этого героя прихватите, — махнул Сидоров в сторону стоявшего в проломе офицера, — а если он еще раз побежит, расстреляйте как предателя.
— Есть расстрелять.