Выживая — выживай!

22
18
20
22
24
26
28
30

— Охотно верю, сенатрисса. Было бы весьма разумно устроить подземный ход из папского дворца в эту башню. Это не будет сложно, так как расстояние между ними совсем незначительное, зато это послужило бы всем наследникам Святого Петра во спасение их жизней в годину смут, — сказал папа, в очередной раз обнаружив в себе задатки великолепного воина и стратега.

— Прекрасная идея. Однако для ее осуществления необходимо теперь будет просить разрешения у меня, мессер Тоссиньяно, — резко ответила дотоле молчавшая Мароция.

Возникла пауза. Иоанн с Теодорой перекинулись взглядом и Теодора осторожно произнесла:

— Дочь моя, вы разговариваете с преемником Святого Петра, главой христианского мира, епископом священного Рима, выбранного для этой миссии Господом и рабами его.

— Как несколько ранее и при этом весьма точно заметил мессер Тоссиньяно, хозяйка дома вольна в своих действиях, и в своих стенах я обращаюсь к гостям так, как они, на мой взгляд, заслуживают. В этих стенах вы мессер Тоссиньяно, ставший епископом Рима в обход правил Церкви и путем симонии добившийся большинства голосов безграмотного плебса и продажных клира и Сената.

Новая пауза, много длиннее предыдущей. При любых других обстоятельствах беседа бы эта давно закончилась и, вероятно, Мароцию наутро уже ждало бы наказание со стороны Церкви. Но сегодня папа и его любовница обязаны были искать компромисс.

— Ваши чувства понятны, дочь моя. Но мы пришли к вам сами и, прежде всего, просим вас забыть о прошлых обидах во исполнение предстоящих важных дел.

— «Обиды»? Можно ли назвать это обидой, когда вас в день свадьбы насилует брат любовника вашей матери, а сам любовник, будущее «святейшество», стоит рядом и, смеясь, читает вам наставления? Можно ли назвать обидой, когда по наущению и подстрекательству вашей собственной матери, ваш грязный муж избивает вас до полусмерти, а его друзья затем неделями насилуют вас так, как не имеют вконец опустившуюся шлюху из самой замшелой таверны? Обидой ли является то, что в течение долгих месяцев я, находясь в Лукке, постоянно держала возле себя кинжал и яд, так как каждый день, за каждым поворотом я опасалась встретить убийц, подосланных Бертой, ненавидящей меня из-за вас, матушка?

— Прошлого не вернешь, Мароция. За все наши грехи нам отвечать перед Господом. Но вспомните, что умение прощать есть великая добродетель, — сказал папа.

— Почему же вы не заикались о прощении все это время? Потому что я понадобилась вам сейчас?

— Увы, да. Нам необходима ваша помощь, — сказал папа.

Простые и открытые слова, высказанные епископом без всяких дипломатических изворотов и прелюдий, обезоружили молодую герцогиню лучше и быстрее, чем самые изощренные с многослойным дном намеки. Гнев Мароции начал испаряться, в конце концов, она сама знала, что такой разговор состоится и от этого разговора она сама рассчитывала получить немалые бенефиции.

— В чем же она заключается? — спросила Мароция уже более спокойным тоном.

— Брак Беренгария и Берты не должен состояться, — отчетливо выговаривая каждое слово, произнесла Теодора.

— Отчего же? Накануне ваш Святейший друг прямо заявил о выгодах этого союза и об отсутствии возражений к этому браку со стороны Церкви.

— Нельзя допустить того, чтобы Италией правили бургундские графы, — сказал папа.

— Или «графини»? В тот миг, когда Берта станет императрицей, ваши часы пребывания в Риме, матушка, будут сочтены.

— А ваши нет? — взвилась Теодора, — или ты, доченька моя любимая, рассчитываешь на то, что тебе удалось обвить своими сетями ее сыночка? Не забывай, что твой муж пред Богом и людьми находится в Сполето, его здоровье на зависть прочим и только мы, Его Святейшество и я, знаем, что у тебя действительно есть мотивы для расторжения брака с ним, но будем ли мы тебе помогать? А без нашей помощи твои титулы недорого стоят и твое возвращение из Лукки, и недавние слова о Берте, заставляют делать вывод о наличии у тебя конфликта и с ней. Да, конечно, ты можешь раскрыть секрет Альбериха и добиться расторжения брака с ним, но тогда ты лишишь сполетского наследства своих собственных детей и сама потеряешь всю свою ценность в глазах высшей европейской знати!

Теодора выложила все карты на стол. Мароция и сама понимала, что без компромисса ей не обойтись.

— Мои обиды вам будут стоит очень дорого, — сердито буркнула она, открывая торг.