Тайна портрета неизвестной дамы

— Входите, добрые люди, — ответил Иосиф.

Пастухи вошли, поклонились младенцу, ни овцы, что стояли в глубине пещеры, ни обилие народа не вызывали беспокойства новорожденного, встречала людей с улыбкой и Мириам.

Ночь была на исходе, поблекли звезды на небосклоне, а люди все шли и шли, шли с дарами, каждый нес, что мог, и не было здесь ни золота, ни ладана, ни смирны, было лишь то, что растет на полях, да те продукты, что дают овцы: молоко, сыр, масло, брынза — этими скромными дарами простых людей наполнилась пещера. Это было кстати, по иудейским обычаям женщина после родов не могла выходить из дому тридцать три дня. Принесенные пастухами дары позволили семейству питаться положенный срок, проживая в пещере, которая стала для них временным приютом до того, как младенца можно будет принести в Иерусалимский храм по требованию обычая. Мириам и Иосиф были гостями в Вифлееме, хотя и род Иосифа вел свое начало именно отсюда, но не было у него здесь родни которая могла бы приютить их. Простой народ принял плотника, его жену и младенца, дав им пищу и кров.

Когда истек срок, Иосиф и Мириам с младенцем на руках, покинув свое пристанище, направились в Иерусалимсуий храм. Утро было спокойно и торжественно, дневное светило поднималось над землей, даря миру тепло, радость и покой, ни одно облачко не проплывало по светлому небу, воздух был прозрачен и чист, и птицы пением своим приветствовали входящего в мир, того, кто понесет людям истину и любовь.

В храме было тихо и малолюдно, семь рожков меноры горели ровным светом, пламя не колебалось, языки его тянулись ввысь, не оставляя ни копоти, ни дыма. Запах ладана, исходивший из золотой кадильницы, заполнял святилище в которое из святая святых, помещения, где хранится Ковчег завета, и куда никто из простых смертных входить не может, вышел старец Симеон. Он был так стар, так долго жил на этой земле, что никто уже не помнил, сколько ему лет, знали только что не сможет он помереть, пока не увидит мессию, спасителя что принесет свет истины и просвещение всем народам.

Симеон увидел женщину с младенцем на руках, лицо ее озаряла легкая улыбка, наполнившая храм таким светом, что он понял — на руках у этой женщины тот, чьего прихода так ждал он. Священник подошел к Мириам, взял на руки младенца, высоко поднял его и сказал:

— Исполнилось все, что было Богом начертано! Вот тот, кто принесет славу Израилю, кто поведет народ его к истине, кто понесет свет просвещения язычникам и всем народам земли. Теперь Господь отпустит меня с миром, я сделал все что должен был, и теперь спокойно могу отойти в мир иной.

Он вернул младенца матери, склонив перед ней голову.

В тот же день Иосиф и Мириам с младенцем вернулись в Вифлеем, зарегистрировались у чиновника что вел перепись населения, и отправились в свое родное селение, называемое Назаретом.

Приют странников

Гаральд, Жак и Жульен пошли туда, где, по словам рыцарей, был только обрыв, не каждый мог заметить узкую тропу, идущую вдоль обрыва, она терялась из виду сразу же за поворотом. Тропа, обогнув утес, уходила вверх и становилась менее опасной, постепенно отдаляясь от обрыва. Кто и когда проложил эту тропу — неизвестно, ни Гаральд, ни Жак, ни Жульен, ни прочие местные жители об этой тропе ничего не знали, и лишь старик-отшельник знал все тайные тропы этих гор, проложенные, возможно, и не людьми, а то ли дикими зверями, то ли некими таинственными существами, населяющими горы и леса, вызывающими ужас у путников, которым когда-либо доводилось с ними встречаться или слышать их зловещие голоса.

Они ушли уже достаточно далеко от того места, где их преследователи свернули на ложный путь, опасность, которой, казалось, был пропитан воздух, уже не ощущалась так остро, и красота природы, свежее дыхание ветра, голоса птиц — сулили покой. Тропа была уже достаточно безопасна для верховой езды, она серпантином поднималась меж высоких сосен, минуя скалы, поросшие серым лишайником и мхом, выступающие из пологости склона, местами нависающие над тропой. На пути лежала лесная поляна, покрытая пятнами солнечного света, прорвавшегося сквозь густые кроны деревьев, на поляне стайка куропаток щипала траву. Жульен обогнал ехавшего впереди Гаральда и подал ему знак рукой остановиться. Он вскинул лук, вытащил из колчана две стрелы, послал их одна за другой в стаю куропаток, куропатки взлетели, наполняя воздух хлопаньем крыльев, но две из них остались на земле. Жульен спрыгнул с лошади, поднял добычу и, привязывая ее за лапы к седлу, сказал:

— Солнце уже клонится к закату, нужно подумать об ужине, эти жирные куропатки придутся как нельзя кстати.

— А ты неплохо владеешь луком! — воскликнул Гаральд. — Если бы не видел тебя на нашей кухне, никогда бы не подумал, что ты можешь быть поваром!

— А что Вы скажете, мессир, когда я приготовлю из этих прелестных птиц замечательный ужин? Всю дичь, которою я подавал к графскому столу, я добывал сам, я никому не доверял это дело. Только настоящий повар знает, какая дичь может украсить стол, я стреляю из лука без промаха. Конечно, лук и стрелы — это не для дворян, это оружие простого мужлана, для дворянина не благородно всадить в противника стрелу, гораздо благороднее перерубить его мечом, батюшка Ваш никогда не брал лук в руки, да и Вы, мессир, никогда не упражнялись в стрельбе.

— Думаю, твои способности в этом деле пригодятся нам не только для того, чтобы насытить наши желудки, но и для того, чтобы уберечь наши головы от мечей тамплиеров, — ответил Гаральд.

За поляной начинались скалы, пришлось спешиться и вести лошадей за повод, верховая езда была бы слишком опасной на узкой, каменистой тропе, где лошадь, отяжеленная всадником, оступившись, могла сломать ногу. Когда небольшой вооруженный отряд достиг подножия вершины, солнце уже низко висело между двумя пологими холмами на западе плоскогорья, отбрасывая длинные тени от разбросанных по всему плато камней, из-под которых, как таинственные огоньки, блестели во мраке глаза ящериц, в изобилии населяющих здешние места.

Старик-отшельник встретил путников у своей хижины, и Гаральд, приветствуя его, сказал:

— Ты был прав, старик, в замке меня ждали тамплиеры, они убили всех, и отец мой, и мать, и вся родня, и все слуги пали под их мечами, у меня теперь нет никого, кроме этих двоих верных друзей. Я должен отомстить, кровь де Гиров взывает ко мщению, но сперва я должен исполнить то, что обещал, отыскать древние рукописи. Но пока я не отомщу, душа моя не успокоится.

— Месть — не лучшее средство для успокоения души, — ответил старик, — исполни свой долг, и душа твоя успокоится, а местью никого не воскресишь, смерть врага не принесет радости мятежной душе, лишь исполненный долг даст успокоение и отраду.