Я был капитаном Фицроем

— Ну что, пригодились Вам записки Андрея Николаевича, или Вы уже забыли о них? — спросила она, когда мы вышли с территории медицинского университета.

— Пригодились. На основе этих записок я написал повесть, она так и называется, «Я был капитаном Фицроем», но она не завершена, я остановился на последней записи из его дневника. Что произошло дальше с героем моей повести? Вы говорили, что он умер, но как и когда, я не знаю. Получается незавершенная история, я пытался разыскать Вас, но безуспешно. В клинике об Андрее Николаевиче тоже ничего узнать не смог. Кстати, в своей лекции Вы не упомянули о нем.

— Я не говорила Вам, что Андрей Николаевич умер, я сказала, что его нет в живых.

— Разве это не одно и то же?

— Не хотела об этом рассказывать, его убили. Застрелили через неделю после визита адмирала. Кто и как это сделал, неизвестно. Палата была закрыта ключом, а он лежал на кровати с простреленной головой, была еще и рана на груди, я успела заметить, я ведь первой вошла в палату. Пистолет лежал рядом, на полу, милиция оформила все как самоубийство, но откуда у него могло оказаться оружие? Почему пистолет лежал стволом к нему, а не от него, если он выпал из его руки? Есть ли на нем отпечатки его пальцев? Почему выстрелов было два? Разве можно застрелиться двумя выстрелами? Все эти вопросы я задала следователю, и он ответил, чтобы я забыла о том, что видела, поменьше болтала языком, иначе вполне возможно, что и меня найдут где-нибудь с простреленной головой. Следователь сам боялся, он получил указание оформить все как самоубийство, больше мне ничего не известно. На следующий день я написала заявление об увольнении, и с тех пор в клинике не появлялась. Теперь Вы понимаете, почему я на лекции ничего не говорила о капитане Фирсове?

— Да, понимаю. Он оказался неудобным свидетелем. Во всем телевизионщики виноваты, хотели сенсации. Это был прямой эфир?

— Насколько я понимаю, да.

— Но почему? Могли бы сначала снять, потом в эфир пустить. Этим прямым эфиром они приговорили его. Наверняка нашелся бы журналист, который попытался бы взять у него интервью. Именно этого боялись те, кто стоит у власти. Ну а как Ваши поиски там, на островах Карибского моря?

— Хотите знать, удалось ли мне обнаружить следы той девушки? Я расскажу, идемте ко мне, я живу здесь неподалеку. Угощу Вас особым чаем, оттуда привезла, с островов, заодно и расскажу.

Я согласился. Мы прошли несколько кварталов и свернули в небольшой уютный дворик в окружении трехэтажных домов, сложенных из серого камня-ракушечника. Посреди двора расположилось сооружение, которое, вероятно, когда-то давно было фонтаном. Дно его, окруженное бордюром из дикого необработанного камня, поросло травой, в центре сооружения высилась груда таких же камней, из них, скорее всего, и бил фонтан. Вся площадь двора была вымощена каменными плитами, а через щели между ними пробивалась трава. Справа, в углу двора, виднелась каменная колонка, побеленная известкой, из которой торчал крючком водопроводный кран.

Мария Петровна направилась к деревянной лестнице, ведущей на открытую террасу, выкрашенную синей краской, местами облупившейся затейливыми завитушками, обнаруживая под собой множество слоев прежней краски неопределенного цвета. Ступени лестницы были стерты сотнями ног нескольких поколений, они скрипели и пошатывались при каждом шаге, но Мария Петровна шла по ним легкой уверенной походкой. Деревянные перила лестницы и террасы были отполированы так, что краска с них давно сошла и сохранилась лишь в неглубоких канавках, бегущих двумя параллельными линиями у кромок перил.

Пройдя до конца террасы, мы уперлись в дверь, ведущую в жилище Марии Петровны. Она, открыв дверь ключом, пропустила меня и вошла в помещение. Помещением этим оказалась веранда, заставленная тазами, мисками и прочей утварью, за ней следовала кухня с тремя газовыми плитами и тремя столами, из чего следовало, что жила Мария Петровна в коммуналке. Наконец, проследовав длинным полутемным коридором, мы попали в комнату, небольшую, уютную, с окном, выходящим на улицу.

Обстановка в комнате была весьма скромной, в углу стояла старая железная кровать с хромированными шариками на спинках. Кровать была аккуратно заправлена, у изголовья вертикально, углом, стояла высокая подушка, покрытая кисеей. Напротив кровати стоял сервант из потемневшего от времени дерева, по углам серванта лежали две вышитые салфетки. У окна находился стол с гнутыми ножками, накрытый скатертью, а у стола два стула с высокими резными спинками.

— Присаживайтесь, — сказала Мария Петровна, отодвигая один из стульев, — я сейчас чай сделаю.

Она достала из серванта две зеленые чашки, фаянсовый заварочный чайник, вазочку с конфетами и тарелку с пирожными. Взяв чайник, она ушла на кухню и через некоторое время вернулась с чайником, из которого доносился необычный аромат чая.

— Вот, попробуйте, такой чай выращивают только там, он еще ароматизирован травами, которые нигде больше не растут, — сказала она, разливая чай по чашкам.

— Замечательный напиток, — ответил я, сделав небольшой глоток из своей чашки.

— Правда? Рада, что Вам понравилось. Хотите знать, что мне удалось выяснить на островах?

— Да, конечно.

— В Штатах меня встретила моя коллега, врач-психиатр, доктор наук Луиза Рене. Она, как и я, занимается вопросами реинкарнации, но уже достаточно давно, живет она на том самом острове, о котором писал Андрей Николаевич в своих заметках. Мы отправились туда на теплоходе, там оказалось все так, как я себе и представляла, как рассказывал Андрей Николаевич, только пролив этот уже стал безопасным для плавания. Дно расчистили, скалы, из-за которых образовывался водоворот, взорвали. Теперь в пролив свободно входят и лодки, и прогулочные катера. Луиза поселила меня у себя, хотя в городке и есть небольшая гостиница, она настояла на том, чтобы я остановилась в ее доме.