Белые паруса

22
18
20
22
24
26
28
30

Эта картина останется с ней надолго. Возможно, навсегда. Незамутненная лазурь небес и чёрной тенью висящее нечто, похожее на мокрые окровавленные тряпки.

Теперь Дойл висел на руках. С ободранных о днище корабля ног капали крупные капли крови.

Подцепив крюком болтающуюся верёвку, тело сняли и бросили на доски палубы.

Каким-то непостижимым образом Дойл ещё пытался держаться. Он не рухнул, растянувшись, а стоял на коленях, опираясь на согнутые локти. Рядом с ним быстро образовывалась лужа из солёной воды, подкрашенной кровью.

Одежда превратилась в решето. Сквозь прорехи в ткани просвечивало тело.

Сиплое, надрывное дыхание было единственным, что спорило с ветром за прерогативу звучать первой скрипкой в накрывшей палубу тишине.

Наконец Дойл выпрямил спину.

Лицо и голову его по-прежнему покрывал чёрный мешок.

Он поднялся, опираясь на связанные руки. За ними по доскам тянулся кровавый след.

Загнанный, полуживой он всё же не желал сдаваться. Не признавал поражениея

Даже сейчас он пытался восторжествовать над врагом, проявляя пример беспредельного мужества.

Это не могло не разъярить Оливера. Он сжал челюсть так, что кости едва не хрустнули.

Глаза налились кровью, словно у готового подцепить на бивни противника секача.

– Ещё раз! – потребовал он.

Айрис пыталась было рвануться вперёд, но её рывком бросили обратно на колени.

Оливер повернулся и посмотрел на неё. Он бросал ей вызов.

Бросал вызов её отцу, у ног которого пресмыкался столько лет, а теперь, вдали, напоминал пса, сорвавшегося с цепи и обнаглевшего от свободы.

Он мстил ей за свою зависимость, свою несамостоятельность, свою ничтожность и трусость.

Айрис смотрела в лицо Оливера, по-прежнему красивое и бесконечно, до глубины души, ненавидела и презирала его.

Если бы всё вернуть назад, она бы не позволила Дойлу его убить – она сама бы его прикончила. Методично перерезала бы глотку, словно цыплёнку.