Диета для камикадзе

22
18
20
22
24
26
28
30

Заморачиваться с ужином я не стала, а устроила масленицу в разгар лета: нажарила оладий и выставила на стол пиалы со свежим медом и деревенским творогом, который мы купили по дороге домой. Никита против такого ужина не возражал. Он любит и блинчики, и мед.

Как только последний оладушек исчез в чреве моего мужа, я сразу же позвонила Женьке.

– Прости, дорогой, но мне надо сделать звонок однокласснице, – сказала я, положив на стол старую записную книжку, сохранившуюся с пятого класса.

Мой деликатный муж взял чашку с чаем и переместился в комнату, поближе к телевизору.

С Женькой мы не разговаривали года три, поэтому, набирая номер ее домашнего телефона, я слегка волновалась. А если она давно там не живет? Могла ведь и переехать? Номера ее мобильного телефона у меня нет – придется через старых друзей и подруг узнавать, а это время.

– Добрый вечер, а Евгению можно пригласить к телефону? – спросила я, услышав в трубке тихий размеренный женский голос. Я подумала, что трубку взяла Женькина мама, матушка Надежда, и потому представилась: – Это ее одноклассница Виктория Зайцева.

– Вика, ты? – грудной голос трансформировался в радостный визг. – Сто лет тебя не видела и не слышала. Куда ты пропала? Говорят, ты замуж вышла? Ну ты даешь! Поздравляю!

В Женькиной семье считалось, что дети должны вести себя тихо, быть вежливыми, послушными и ненадоедливыми – то есть быть ангелами. Вот Женька и была дома тихой и послушной, зато в школе расслаблялась на полную катушку. Разумеется, она не хулиганила и не срывала уроки, но то количество слов, кое её естество предписывало ей сказать за день, она выплескивала в школе. Рот у Женьки закрывался только на уроках литературы и только тогда, когда писали сочинение. Писать для нее было все равно что говорить. Наверное, поэтому она подалась в журналистки.

– Да, вышла. Спасибо. Ты как?

– Я? Лучше всех! Прости, Господи, за хвастовство. С другой стороны, уныние такой же грех, как злость, зависть, лень, обжорство… – затараторила Женька. – Ну да ты знаешь. В общем, все нормально. Пишу статьи для газеты, беру интервью у священнослужителей и верующих. Собираюсь в следующем году с паломниками побывать в Иерусалиме. А еще веду передачу для детей на православном канале. Ты, грешница, наверное, и не знаешь, что такой канал существует? – засмеялась она в трубку.

– Ну почему? Знаю, – соврала я и почувствовала, как к моим ушам прилила кровь. И ложь – грех, но врать иногда приходится, чтобы расположить к себе собеседника.

– Да ладно. Тебе, поди, и телевизор смотреть некогда? – в один момент раскусила меня Женька.

– Так и есть. Жень, а где твой офис находится? Я могла бы подъехать, мы бы встретились, поболтали.

– Офис? Ну ты даешь! Редакция! Две комнаты – вот и весь офис. Рядом с кафедральным собором стоит красивое трехэтажное здание, видела? Только тебя не впустят. Мирских туда вообще не пускают.

– А как же ты? Или ты монашка? – испугалась я.

– Не дождетесь! У меня и жених есть!

– Ого, поздравляю. Но я не поняла, где же ты все-таки работаешь, если мирских туда не пускают.

– Говорю же, в редакции. У меня пропуск есть. Я же в православной газете работаю, а это приравнивается к служению Богу.

– Надо же! Кстати, всегда хотела знать, что находится в том красивом здании, если ты говоришь, редакция занимает только две комнаты.

– Верно, редакция занимает две комнаты. В одной комнате сидит главный редактор, а в другой я и мой коллега Максим Корзун, ну очень талантливый журналист. Ходят слухи, что наш митрополит хочет его забрать к себе пресс-секретарем. Проблема в том, что Максим не монах и постригаться не собирается. Он на мне женится, – радостно захихикала Женя. – Я вас познакомлю. Ты ведь уже замужем, тебя можно знакомить, – она опять залилась счастливым смехом.