Говорить действительно было трудно. Боль была словно настоящая, но я так же понимал, что это невозможно. Ведь это лишь образ Солнцева, а значит…
Я не успел закончить мысль. Вдруг так же неожиданно для себя я оказался в кабинете своего доктора. Будучи связанным по рукам и ногам, я смотрел на то, как он набирал что-то в шприц, а затем подошел ко мне, показывая рукой на книжный шкаф:
— У нас нет библиотеки. Все книги, которые есть в нашей больнице, хранятся в моем кабинете, и это, знаете, так здорово. Мне удалось прочитать абсолютно каждую книгу, находящуюся здесь, а это, пожалуй, весомый повод для гордости. Вам так не кажется?
Я плюнул ему в лицо:
— Пошел ты.
Игла вошла туда, куда пару мгновений назад Солнцев вонзил нож. Тогда я снова оказался в пещере, но я все еще понимал, что все это — часть того испытания, о котором говорил Пушок. Тогда я еще раз кивнул сам себе и сказал:
— Да, я трус. Я предатель. Лжец, да и более того, еще тот нытик. Но я не собираюсь сдаваться. Ради Кати, ради своих друзей, ради мира, к которому с самого начала стремился «Дождь». Я должен продолжать стараться. И я буду стараться, чего бы мне это не стоило!
Я вышел к Пушку и с улыбкой развел руки в стороны.
— Это было не так трудно, как я предполагал.
Он медленно поднялся на четыре лапки, потянулся и с улыбкой кивнул.
— А паники-то было. Ты, кстати, справился быстрее, чем Катя.
Я уселся рядом с Пушком. Тяжело дыша, я позволил себе даже лечь на землю и уставиться в темное небо, которое казалось мне таким серым и безгранично злобным. Слова, сказанные мной пару минут назад еще в пещере, въелись в мою голову, словно киста. Неужели я смог принять то, что происходит со мной сейчас? Неужели я смог принять все то, что от меня осталось? И плохие, и хорошие качества, которые оставались со мной все это время после частичной потери памяти, словно перестали конфликтовать и слились воедино после того, как я пережил все то, что подготовила мне пещера. Непонятно, почему с дикой усталостью пришла такая душевная легкость, будто большинство личностных проблем осталось позади. И только сейчас я заметил, как Пушок все это время смотрит на меня. Смотрит он удивленно, изучал меня. Я приподнялся и снова уселся, поджав к себе колени, а затем повернулся к нему и с улыбкой спросил:
— Ну чего ты так смотришь?
— Так ты себя вообще видел? Столько радости я еще не видел ни в одном своем спутнике, который вышел из пещеры. Да и внешне ты словно как-то изменился, только не могу понять, что конкретно-то и поменялось.
Я невольно рассмеялся после услышанного и закивал головой.
— Мне почему-то кажется, что теперь я готов горы свернуть. Только… только еще посидел бы чуток перед этим.
После моих слов рассмеялся и Пушок, но улыбка с наших лиц практически одновременно исчезла, как в целом и радость, что переполняла меня. Мы переглянулись. Пушок тоже почувствовал то, что почувствовал я. Словно холодок пробежал по спине, а ощущение чьего-то присутствия заставляло чувствовать себя в опасности. Все это чувствовалось так, словно прямо позади нас вдруг появилось что-то столь могущественное, и с уверенностью знал я одно — если бы оно появилось до пещеры, я бы не смог справиться со страхом, с которым боролся прямо сейчас.
— Не оборачивайся, — сказал Пушок, — с этого момента вообще не смотри назад.
— У нас проблема?
— Да, Ваня. У нас проблема. Понимаю, что ты хотел отдохнуть, но нам следует как можно быстрее продолжить путь.