Ловушка для хищника

Ветер нынче хлестал особенно жестоко. Заринэ мерзла, пытаясь не стучать зубами. Ей ли одной так холодно? А каково Лео? Персиянка ворочалась, пытаясь согреться. Когда она замирала, то конечности начинали неметь. С карниза, что был метрах в пяти над их головами, стало сметать снег, вьюживший над ними. Эта снежная крупа покалывала лицо, или то, что оставляли неприкрытым: глаза, переносицу да краешек щек и лба.

Мысли опять устремились к Лео. Они с ним никаким образом не общались. Заринэ стала его немой тенью, иногда стыдящейся того, что так бескомпромиссно вытребовала себе место рядом, но оставались ли другие возможности? Она видела именно в Лео какую-либо счастливую участь для себя и, чем больше времени проходило с того момента в бане, тем сильнее ей хотелось повторить его, чтобы понять, что же произошло. Нет, что же случилось — ясно, но испытать ещё раз, чтобы убедиться, что это не было жестокостью и противоестественным, вот чего хотела Заринэ. А ещё она хотела узнать, думает ли Лео о произошедшем столько же, сколько она? Думает ли об этом вообще? Он продолжал её сторониться, если не считать помощи во время горных переходов, и это, пожалуй, как ничто другое тяготило и унижало её. От мужа внимание, нежеланное и гадкое, было слишком частым, а от того, от кого его ждалось — его не было вовсе.

Заринэ села и всмотрелась в отдаление, где улеглись мужчины. Вой ветра, хлещущего снег о валуны, не давал расслышать и дыхания. Лео всегда ложился чуть в стороне, и она разглядела его спину. Спит ли он уже? Что ему снится? Заринэ хотела бы узнать о нём всё. Каким было его прошлое, когда он ещё мог говорить? Без лишних объяснений, глядя на рубцы и шрамы, она догадалась, что перестал он разговаривать из-за какой-то травмы. А каким был до неё? Холод забрался под ватную куртку, утепленную шерстяным жилетом под ней. На ней была куча юбок, носков, а на Лео по сравнению с этим и не одежда вовсе. Аккуратно поднявшись, девушка подняла покрывало и, придерживая накидку, которой укрывалась, приблизилась к дремлющему воину. Но врасплох его застать было невозможно. Он сразу же развернулся и, видя гораздо лучше Заринэ, посмотрел на неё. Было так темно, что она и глаз его полностью не видела. Кинув покрывало рядом с ним, она безмолвно и осторожно опустилась на него, подтянувшись к севшему Лео.

— Так будет теплее, — тихо произнесла она, накидывая своё подобие одеяла на них двоих. Золотой поймал её за запястье. Показать жестами он не мог — она не разберет, сказать тоже. Возмущенно пробурлив в горле непонятным «у-у», он скинул с себя покрывало и поддел его под Заринэ, разделив их этим. Девушка застыла. Но почему он набросился на неё тогда, если больше не хочет даже терпеть рядом?! Возможно, он смущен наличием друзей… Видели ли те и слышали ли они, что персиянка перебралась сюда? Её супружеская жизнь научила тому, что мужчины могут не стесняться ничего. Муж звучно исполнял на ней свой долг, хотя за тонкой стенкой была его мать. Но она ведь и не для этого к Лео сейчас приблизилась. Подождав, когда Лео лёг обратно, она выпросталась из кокона, который он изобразил, и опять накинула на него край одеяла. Оказавшись возле самой его спины, Заринэ занесла ладонь и, отринув сомнения, положила её ему между лопаток. Хотя на нём были и рубашка, и жилет, и куртка, Лео дернулся, как ужаленный. Опять повернулся к ней. Бессильно пытающийся что-то объяснить ей, он бросил эти потуги и стал подниматься. Перепуганная девушка поймала его за запястье, потянула обратно. Воин резко высвободился. Заринэ заплакала. Негромко и скупо, но так жалобно и надрывно, что Лео не сдвинулся и никуда не ушел. Так и стоял, ощущая, как трясётся персиянка, от которой в такой близи нет-нет, но долетал до его нюха запах самки, зовущей, жаждущей. Сейчас эта самка была просто обиженным ребенком. Он нанес ей душевную рану, обиду. Лео сел обратно и, переборов себя, погладил Заринэ по голове, после чего прижал к груди, лишь бы она успокоилась. — Почему ты презираешь меня? — Зашептала она у его плеча. — Почему я тебе так не нравлюсь? Что я сделала тебе? Я хотела согреть тебя. — Руки её, пользуясь моментом, который так ждали, обвили его вокруг торса и прижали к нему её всю. Гулко бьющееся сердце стучало у его груди. Стало значительно теплее, приятнее. Навязчивый аромат опять поплыл повсюду. Нужно оттолкнуть её, уйти подальше… Снова выстрел какого-то кадра. Горы, но светло. Пальцы стискивают кого-то, ощущают сквозь рубашку девичью хрупкую фигуру. Накатывает возбуждение, и Лео, пугаясь его, спешит удалиться. Кадр исчез. Что это было? Какое-то дуновение из прошлого, оставившее восстающее, неуправляемое возбуждение. Оно вонзилось в него, требуя удовлетворения. «Я должен сопротивляться, я должен воспротивиться» — стал убеждать себя Лео, мягче пытаясь убрать от себя Заринэ, но она цеплялась за него, как пять дней назад во дворе, и сколько он не отодвигал её руки, они тут же приземлялись обратно, пытаясь обнять уже не только торс, но шею, уткнуться в Лео, пока он здесь. Благоухание женского начала запело громче. Зверь стал побуждаться. Этот знакомый признак тигра — мутнеющий разум — заставил Лео трусливо застыть и прекратить движения, прислушиваясь к себе. О нет, нет, зверь приближается… если Заринэ не уйдёт, то он вырвется наружу, он опять захватит его, и кто знает, когда отпустит? Но куда сейчас достаточно далеко деть Заринэ? Это невозможно, она должна быть рядом. Парадокс, но чтобы быть в безопасности под его охраной, она должна подвергать опасности от него же самого. — Лео, не отталкивай меня, пожалуйста, — услышал он, как она его уговаривает, прижимаясь. — Разве я теперь не твоя женщина?

Находя только один, неприглядный и эгоистичный, но выход, Лео взял её за плечи и посмотрел ей в лицо. Он-то всё отлично видел в темноте. Если поддаться животному инстинкту прежде, чем животное возьмёт своё без спроса, то тигр отступит, но для этого Лео должен спустить пар, уступить искушению и удовлетвориться. Повалив Заринэ на спину, он впился в её губы и глаза её, до последнего мига истомленные и умоляющие, за секунду вспыхнули счастьем и восторгом. Из горла девушки выкатился полу-стон, полу-вздох облегчения. Нащупав под одеялом юбки и тряпки, закрывающие ноги персиянки, Лео скорее стал задирать их вверх. Тигру остались считанные шаги, сейчас он выпрыгнет и скинет Лео с трона разума, и будет управлять его телом неизвестно какое долгое время. А за него он успеет и растерзать спящих товарищей. Нельзя! Голые горячие бедра оказались под рукой, и Лео принялся за свои штаны. Расстегнув их, он опять накинулся губами на губы Заринэ. Она растаяла, растеклась под ним, источая пряный запах горящего на всю мощь желания. Её руки обхватили его плечи, притягивая к себе, обнимая его. Лео завозился в ворохе одежды и покрывал, мешающих нормально, без помех войти в девушку. Разгребая их и совладав с ними, он устремился бедрами вперед, вставив член во влажное и тугое влагалище. Заринэ чуть вскрикнула, но он тут же зажал ей рот ладонью, придавив собой и задвигавшись сразу же в диком темпе. Уже протянувший когтистую лапу тигр отвел её обратно, злобно попятившись в заросли подсознания, где выжидал своего выхода. Лео почувствовал, как безумие отступает, как легче становится дышать и думать, но он не может остановиться, потому что зверь сразу же воспользуется этим. Мужчина активнее заработал бедрами, разводя ноги Заринэ всё шире. Ей до самозабвения хотелось продолжать это ещё и ещё… как ей хотелось ещё раз испытать это чувство, когда между её ног Лео, заполняет её собой, сжимает, давит своим немалым весом. Девушка сама приподняла голову и впилась в его уста. Им становилось жарко. От холода не осталось и следа. Лео поднял ладонь выше и, не раздевая, а сквозь одежду, смял девичью грудь Заринэ, ощутив наслаждение от этого касания. Мягкая и упругая грудь, даже сквозь материю… это возбуждало ещё больше. Предчувствуя разрядку, Лео чуть убыстрился и приготовился выйти из персиянки, чтобы никаких последствий не было. Задолбив её о землю, запыхтев, как марафонец, Лео стал выпрямлять руки, чтобы оттолкнуться, но Заринэ, женской интуицией почувствовав, что её хотят покинуть, сомкнула ноги вокруг его поясницы и, с той силой и цепкостью, какой выбила себе место под солнцем — рядом с Лео — не позволила ему вырваться из неё. Для пущей уверенности обхватив его руками, она закусила зубами рубашку на его плече, превратившись в неразмыкаемый капкан. Пойманный в эту ловушку, забившись в панике, Лео попытался освободиться, как хищник, на которого накинули сеть, но было слишком поздно. Кончив в Заринэ, опустошенный и растерянный, но в здравом рассудке, без примеси зверя, Лео упал на неё, всхлипывающую от блаженства. «Теперь последствия наверняка будут… Будда, как я мог? Что я сделал…». Привыкший к самобичеванию, мужчина возвёл всю вину на себя и, представив, каково Заринэ вдруг будет родить ребенка в таком юном возрасте, пожалел её и, каясь, прижал к себе крепче, думая, как же искупить свою вину? Целуя её лицо, он гладил его, понимая их несовместимость. Он старше неё больше, чем в два раза. Она сама может ему быть дочерью. Она помогла ему спастись от тигра (Лео не мог сформулировать всё так, чтобы Заринэ вышла виновницей его появления на горизонте), а он за это обрекает её на испытания.

Заринэ, согревшаяся от макушки, до кончиков пальцев на ногах, заснула совершенно счастливой в руках Лео. Она принадлежала ему, он взял её. Теперь он её супруг, пусть не перед Аллахом, а по факту. Он, этот невиданной красоты и силы воин, неприступный, загадочный. Он её, а она — его, и пусть хоть что-нибудь попробует разорвать этот союз, отобрать у неё Лео, она вгрызётся в посмевшего, пусть это будет и сам Аллах. Вздрогнув среди ночи, Заринэ на минуту проснулась, обдумывая эти мысли из сна, в котором Лео поражал бородатого типичного мужчину из её села огненным мечом, и белый тюрбан слетал с отрубленной головы на золотую статую из того храма. А она собирала камни, летящие в неё, и они превращались в цветы, когда опускались в корзину. Заринэ открыла глаза. Какой кошмар… неужели Аллах отказался от неё? Но почему во сне было так спокойно? Она ничего не боялась, потому что рядом был Лео. Так должно быть. Всемогущий хищник, чьи желтые глаза однажды при ней прочертились кошачьим зрачком, она будет его хищницей, следовать за ним везде, всегда, под пули, в холод, в зной, на смерть. И никому его не отдаст.

Мамочки!

Горы не хранят тайны, они сами являются таинством земли. Стремясь в небеса, и иногда достигая их, вершины кажутся независимыми и возносящими к величию, но подлинная сила и суть гор в том, что они крепко и глубоко уходят в почву, имея основу в недрах, они выходят из них, сливаясь с ними, никогда не отрываются от них, связанные магматическими артериями, рудными капиллярами. Оторваться от земли пытаются люди, карабкающиеся выше и выше, и забывающие о том, что не становятся птицами или королями, забравшись над головами других. Но смысл достижения вершины в том, чтобы было куда спуститься, потому что пик подъёма не даёт ничего, кроме обзора оставленного внизу, кроме широкого взгляда на то, к чему стоит вернуться, что стоит заметить, если не заметил вблизи. Горы растут и разрушаются, незаметно для человека, годами и веками нарастая или стачиваясь по сантиметру, живут и двигаются, слушают топот ног, проходящий по ним, благословляют или отвергают странников, поддерживают или мешают им. Горы как эмоции на лице мира, если бы повсюду были равнины, это значило бы, что земля не чувствует, не страдает и не радуется, но вот её изборождает рельеф, прочерчивая морщины впадин, мозоли холмов, горбы хребтов и слёзы горных рек, и становится ясно, что мир жив так же, как и любое его отдельное живое создание. Поэтому многие хотят взлететь или забраться под небеса — оттуда виден лик планеты, давшей своей природой шанс существования людям, и часто кому-либо чудится, что узрев его, он поймёт загадку мироздания и смысл собственной жизни. Из этих соображений путешественников и амбициозных скитальцев так манит Тибет, приютивший Эверест, самую непокорную, опасную, притягательную вершину.

Лео, Эн и Хонбин, выросшие на Каясан, достаточно высокой, чтобы приучить к специфике горного бытия и уклада, знали как никто другой, что с высоты рано или поздно всегда приходится спускаться. Они привыкли смотреть на всё, как орлы со своих гнёзд на скалах — дальнозорко, измеряя траекторию полёта и надобность действия, которое тщательно продумано и молниеносно, но никогда не переставали думать и понимать, что на каком бы уровне ты ни находился — у моря, или тысячей метров выше, ты остаёшься самим собой, всего лишь тем, кем родился и кем стал. Высота не даёт преимуществ точно так же, как скорость автомобиля. Какую бы ты ни развил — она не стала твоей собственной скоростью, она всего лишь временная возможность, которой ты можешь пользоваться, покуда исправен мотор и тормоза. Воспитанники Тигриного лога получили в наследство от Каясан только высоту помыслов, стремлений и морали, хотя в последнем этой ночью Лео очень усомнился.

Снег под солнцем немного подтаял, но едва то потеряло свой жар за облачностью, как он кристаллизовался в льдинки от мороза. Облака спустились, любопытно блуждая среди острых каменных шпилей, и казались перьевой оторочкой снежных колпаков, надетых на них. Холод сковал ущелья и перевалы тишиной, чарующе подёрнутой серебристостью инея, образовавшегося вокруг и вдали, до самого горизонта. Как только молочный луч солнца выползал из-за мутной вуали, под ним искрился слепящий порошок, лежащий без ветра спокойной тонкой рясой. Не опознаваемая с дальнего расстояния темная птица с внушительным размахом крыльев спланировала между обрывами. Заринэ проснулась от её пронзительного клича, тревожно разнёсшегося по воздуху, как после эпической битвы, всё ещё сжимая руками того, в чьих объятьях уснула, всё ещё страшась, что иначе может не обнаружить его рядом. После приснившегося сна, персиянка попыталась оправдать себя перед Аллахом, что сонные мысли не принадлежат ей, а приносятся извне, и она за них не в ответе. Сон был непозволительным и святотатственным, но, поскольку обнаруженная по утру реальность соответствовала представлению о желаемом и счастливом, Заринэ стала приходить к выводу, что, на самом-то деле, неправильно исповедовали ислам у неё в селе. Поэтому там было много несчастных женщин, поэтому там бывали неурожаи, трагедии, слёзы — люди её села слишком далеко ушли от заветов Мохаммеда, но теперь, похоже, её забрали истинно и верно понимающие бога. Иначе откуда столько свободы, силы, красоты и радости приносило всё, что они делали? Никогда прежде девушка не видела таких просторов, такой природы. Телевидения на её родине не знали. Лишь в одном магазине седовласого старика стоял старый экранчик, крутивший один канал с новостями о войнах и, изредка, с индийскими фильмами, которые женщинам смотреть не позволяли, но песни порой доносились на улицу, и это были редкие праздничные моменты, когда жёны, матери, дочери и сестры старались выполнять свои дела медленней и тише, дабы послушать веселые и чудесные мелодии далёкой страны.

Лео впервые в горах ночью было так тепло. Он в принципе не был восприимчив к холоду и перепадам температур и давлений, но уют этого сна отличался просто от комфортного сна в одиночестве. Он сразу же почувствовал, что Заринэ проснулась, но поскольку она не шевелилась, не отпуская его, не смел пошевелиться и он. Как вести себя с ней дальше? Как объяснить ей, что к нему лучше не приближаться и не подходить, но так, чтобы не обидеть? Не умея останавливать чужих слез и не умея отговаривать от попыток самоубийства, Лео пошёл на поводу у Заринэ и взял её с ними. А если она будет угрожать убить себя при его отказе спать с ней? Воин почувствовал загнанность, тупик, глухую стену в которую уперся. Заринэ терять нечего и она отчаянная, поэтому воткнуть в себя нож ей труда не составит, а он не выдержит, если это будет из-за него. Если она будет приходить к нему, шантажируя собой, Лео ляжет с ней столько раз, сколько она попросит, и дело уже будет не в утихомиривании тигра. Дело будет в том, что он посчитает себя обязанным делать это. Приближать к себе девушку станет ещё одним его долгом, потому что это приносит ей радость и счастье, а дарить их и есть конечная цель всех подвигов «золотых». Помня кое-что из детства, достаточно, чтобы составить о нём представление и сохранить порожденные в нём комплексы и взгляды на поведение людей, Лео всегда испытывал некоторое отвращение к сексуальным утехам, к любым совокуплениям. Они были грязными, распутными и приносящими боль и несчастья. До определенного возраста он боялся даже представлять их, иначе накатывала тошнота, но постепенно пришла терпимость. В монастыре они изучали тантры и учителя-мастера так грамотно и культурно разъясняли суть физических наслаждений и удовольствий, что к Лео постепенно пришло осознание некоторой необходимости телесного слияния, однако при определенных условиях, и к условиям этим относилась единственная, чистая и взаимная любовь, связь души с душой, без которой ни один половой акт оправдать нельзя. Да и это было для других, не для него — для мирян, а он всё-таки воин-монах, или пусть даже теперь просто воин, но не обычный, а тот, что отказался от собственной жизни во благо человечества. Так было ли ему приятно этой ночью?

Ещё Лео не выносил женскую красоту. Неосознанно. Когда-то очень остро, а потом совершенно нераспознаваемо для себя. После травмы же он и вовсе перестал реагировать на различия во внешности женщин, да и встречал их крайне редко при образе жизни их троицы, на заданиях, где сплошные военные базы, пустыни и горы. Когда вырос в жестоком обращении восхитительных работниц борделя, невольно проведёшь нерушимую параллель между красотой и пороком, красотой и бездушием, красотой и лицемерием, продажностью. Никогда бы он не польстился накрашенной, ярко одетой, обворожительной девушкой, умеющей флиртовать и соблазнять. А Заринэ была яркой и красивой. Спасало её от отвержения мужчиной юность с сохраненной невинностью и наивностью. Если бы она позволила себе хоть грамм кокетства, то, сведя его с её эффектной и притягательной внешностью, Лео отстранился бы, задушив в себе большую часть жалости и сочувствия. Но, к счастью для неё, Заринэ понятия не имела, что такое кокетство и как можно завораживать мужчин искусственно. Естественная, дикая и неуправляемая тяга к Лео, замешанная на неосознанной влюбленности, простоте и прямоте желаний, выручили мусульманку и предоставили ей то отношение к ней воина, которое требовалось.

Лео продолжал лежать и думать о том, каковы были его телесные ощущения от произошедшего? Обычный мужчина, завоевав красивую девушку, получит удовольствие на ранних этапах чисто эстетическое, но, как было выяснено, боящийся и недолюбливающий где-то глубоко внутри женскую броскую красоту Лео от этого прийти в восторг не мог. Оставалось не обращать внимания на облик Заринэ и прислушиваться к ощущениям исключительно тактильным. Когда он смирился с позывом плоти и решил взнуздать зверя, то уже не мог остановиться, не только остерегаясь власти тигра над сознанием, но и потому что именно его восставшая плоть рвалась и просила продолжения. Да, Лео должен был согласиться, что испытанное впервые (то, что было в бане не считалось, он ничего не помнил), несмотря на моральный осадок, запустило какой-то химический процесс в нём, как наркотик, и теперь, лёжа впритык к податливой и заранее готовой на всё Заринэ, мужчина осознавал, что если не сдерживать себя, то руки потянутся под её юбки. Но после на душе вновь будет гадко.

— Эй, вы вставать будете или нет? — прозвучал на корейском голос Хонбина. Воспользовавшись его призывом, Лео скорее начал вылезать из-под одеял и оправлять одежду. Пристыженная девушка, не понявшая, что сказали, натянув на себя одеяло до носа, хотя под ним была закутана, как и прежде, во все необходимые наряды, развернулась к двум молодым людям, о которых фактически забыла. Хоакин разводил маленький костер, устроив над ним котелок, в который утрамбовал снега, и заготовил его подкладывать ещё, чтобы вода натаяла до верха.

— Прекрасно, теперь я тоже хочу заниматься любовью! — произнес он, позёвывая. — Какого черта я шатаюсь тут в холоде и одиночестве? Давно пора завести по грелке с обеих сторон гор, и захватывать с собой, одну оттуда сюда, другую отсюда туда. — Лео, застигнутый врасплох, посчитал себя посрамленным, как новобрачная, чью простыню на утро осматривает родня. Бросившись подальше от Заринэ, он устремился куда-то прочь, не то чтобы умыться, не то чтобы принести хвороста для костра.

— Эн, ну что ты дрынчишь на тонких струнах этой ранимой души? — Бродяга проследил за исчезнувшим силуэтом Лео. — Мог бы сделать вид, что ничего не заметил.

— Чтобы он продолжал действовать украдкой, словно совершает что-то ужасное? Брось, Бин, ему давно пора было этим заняться, глядишь, к нему бы уже и речь вернулась… рычать-то, вон, всё громче умудряется.

— Хотя бы это ему в лицо не говори, — улыбнулся Хонбин. — Да, жалко его голос. Как раньше, бывало, пел под гитару!

— У его девчушки точно сердечко бы из груди выпрыгнуло, — глазами указал на Заринэ Эн.

— Думаешь, стоит называть её принадлежащей ему? Когда пройдём Тибет, мы расстанемся с ней, так что…