– Никаких кинжалов не было.
– Одни только ласковые увещания?
– Ну, был помянут молоток. И пальцы. И воздействие, оказываемое первым на вторые, с последствиями для занятий живописью.
– Он же не поверит, что я их не наущал! – простонал Дисмас.
– Я с ним поговорю. Меня он послушает.
– Он упрямец, как все богемцы.
– А почему ты улыбаешься?
– Жалею, что не видел, как он беседовал с ландскнехтами.
29. Ростанг
Все шестеро собрались в городском саду, старательно изображая паломников.
Демонстративно не глядя ни на кого, Дюрер прислонился к стволу платана и застыл в позе, которая напомнила Магде изображения Иисуса в Гефсиманском саду.
– Наверное, шепчет: «Господи, да минует меня чаша сия!» – хмыкнул Дисмас.
Уныние, презрение и гнев, сквозившие в чертах Нарса, вкупе с белым одеянием паломника странным образом придавали ему весьма аристократический вид. Остальные с радостью избавились от кусачих монашеских ряс. Белые холщовые балахоны были куда удобнее хламид из грубой шерсти. Только Магда осталась в облачении монахини.
Дисмас подошел к Дюреру:
– Послушай, как бы ты на меня ни злился, если к нам придут, умоляю, ради всего святого, сыграй положенную роль! Иначе нам всем крышка.
Незадолго до того Дюрер явился к воротам замка и вручил невозмутимым стражникам послание для герцога Савойского. Следуя наставлениям Дисмаса, Нарс непринужденно побеседовал с начальником караула, чтобы тот запомнил его в лицо. Это требовалось из чисто практических соображений: зная внешность императорского крестника, его будет легче отыскать. Как будто ненароком Нарс упомянул и прелести городского сада, где благородный паломник и его спутники нашли пристанище.
– Долго еще ждать? – ворчливо спросил Дюрер. – Мы тут уже который час торчим! Никто к нам не придет. Пошли отсюда.
– Терпение, ваша милость, – сказал Дисмас.
– Если бы хотели, то давно бы уж пришли. Все, надоело! Сворачиваем балаган.
– К чему такая спешка? Здесь всяко приятнее, чем в подвале с пауками.