– Вам угодно, чтобы я передал его королевскому высочеству Франциску весточку от вашего крестного?
Дисмас вознес еще одно немое моленье, прося Всевышнего немедленно напомнить Нарсу, что они приехали сюда воровать плащаницу, а не разжигать войну между Францией и Священной Римской империей.
– Предложение вашего сиятельства очень любезно, однако я всего лишь смиренный паломник, а не императорский эмиссар…
«Слава тебе, Господи!» – вздохнул Дисмас.
– Тем не менее, – продолжал Дюрер, – от лица императора мне хотелось бы сообщить, что император удручен – смею добавить, безмерно удручен! – беспрестанными притеснениями, чинимыми Францией суверенному Савойскому герцогству. Мой крестный был бы очень доволен, если бы эти попрания прекратились, – заявил Дюрер и, помолчав, добавил: – Незамедлительно.
Герцог Карл просиял и чуть ли не замурлыкал от удовольствия.
Герцог Урбинский и кардинал Арагонский с недоумением смотрели на Лотара.
– При всем уважении к нашему многорадушному хозяину, – начал герцог Урбинский, – неужели Савойское герцогство и в самом деле так заботит императора?
– Ах, ваше сиятельство, – беспечно отвечал Дюрер, – вы даже не представляете себе, как заботит! Его высочество относится к Савойе с поистине отеческим участием.
Герцог Урбинский удивленно заморгал, выслушав это ошеломляющее известие. Подумать только, император озабочен тем, что Франция у себя на задворках устраивает вооруженные вылазки в милое, но никчемное герцогство!
Удивленная гримаса на лице герцога Урбинского постепенно исчезала, сменяясь нарождающимся подозрением, что императорский крестник – просто набитый дурак.
– Я донесу это до его королевского высочества, – вежливо ответил он Дюреру.
– Кстати, прошу вас передать дофину, что мой крестный шлет ему самые сердечные пожелания здоровья и долгих счастливых лет.
Герцог Урбинский коротко кивнул, утратив всякий интерес к бестолковому графу.
Кардинал Арагонский не хуже герцога Урбинского разбирался в вопросах дипломатии и геополитики. Его тоже ошеломили внезапные стенания Лотара об участи Савойского герцогства, да еще и от имени императора, поэтому он счел нужным сменить тему разговора:
– А известны ли вам намерения вашего досточтимого крестного в отношении еретика Лютера?
– В отношении Лютера? – переспросил Дюрер. – Ах, Лютера! Там то еще дело…
– Ересь – весьма серьезное дело. А в данном случае – чудовищное.
– Угу… – произнес Дюрер тоном, допускающим неоднозначные толкования.
– Его нападки на святейшего отца не прекращаются. Смею заверить, они чрезвычайно досаждают его святейшеству. Настолько, что он едва в состоянии посвящать себя своим неотложным занятиям…