Ноги понесли меня к знакомой маленькой лощине под сенью дубов и олив. Ветви здесь давали хорошую тень, трава росла мягкая. И можно было слушать поющих над головой ночных птиц.
Он сидел на поваленном дереве – силуэт во тьме.
– Не потревожу тебя?
– Нет.
Я села рядом. Чуть влажная трава холодила ноги. Вдалеке кричали совы, не насытившиеся еще после скудной зимы.
– Мать рассказала мне, что ты для нас сделала. И сейчас, и прежде. Благодарю тебя.
– Рада, если это пошло на пользу.
Он слабо кивнул:
– Она, как всегда, мили на три вперед все видела.
Над нами, дробя луну на осколки, качались ветви.
– Готов встретиться с сероокой богиней?
– А кто готов?
– Ты хотя бы ее уже видел. Когда она прекратила распрю между твоим отцом и родичами женихов.
– Я видел ее много раз. В детстве она часто являлась мне. Но в собственном обличье – никогда. Я замечал нечто особенное в окружающих. Ну, знаешь… Прохожий, дающий уж очень подробный совет. Старый друг семьи, у которого глаза во тьме светятся. В воздухе пахло железом и маслянистыми оливками. Я произносил ее имя, и небо сверкало как начищенное серебро. Все мои огорчения – заусенец на пальце, подначки женихов – меркли. С ней я чувствовал себя героем из песен, готовым укрощать огнедышащих быков и сеять драконьи зубы.
Сова кружила на бесшумных крыльях. Острая тоска в его голосе, как колокол, звенела в тиши.
– А после возвращения отца я больше ее не видел. Я долго ждал. Жертвовал ей овец. Вглядывался в каждого прохожего. Не странно ли, что замешкался вон тот пастух? Не слишком ли этот моряк интересуется моими соображениями?
Во тьме он издал звук, отчасти похожий на смех.
– Догадываешься, наверное, что люди меня за это не любили – сначала уставлюсь на них, потом отвернусь с разочарованным видом.
– Знаешь, что она тебе уготовила?
– Почем знать, с богами-то?