Раздался резкий голос Бабакулиева. Он подскочил к шоферу и хлестал его звенящими, гортанными фразами.
Плечи Аннаниязова поникли, твердое красивое лицо перекосила жалкая гримаса.
— Я лючий шофер… Первый всегда… Зачем время отнимаешь? Зачем рабочий человек карман лезешь? — забормотал он. — Зачем унижаешь?!
Никита вдруг почувствовал стыд.
«Может быть, и впрямь я зарываюсь? — подумал он. — Конечно, обидно мужику — первый прикатил, первый загрузился, и вдруг такое. Я же ему явно выказываю недоверие. Черт! Что это со мной, не пойму? Но как он взбесился! А впрочем, восточный человек, горячий. Черт! Ладно, дело сделано. А перед Керимом извинюсь».
— Извини, — сказал он, — разгрузка и погрузка займет десять минут — видишь, как солдаты работают. Ты ничего не потеряешь. Приедешь первым. Извини.
— Не смей извиняться перед ним, — гневно крикнул Бабакулиев. — Это он перед тобой извиняться должен.
— А что он сказал? — спросил Никита.
— Непереводимо, — буркнул Авез. — Раньше за такие слова убивали.
— Вот как?! — Никита вскинул глаза на Керима. Тот приложил руку к сердцу, поклонился:
— Извини. Горячий… Ой, беда… сердитый, плохой я… кипяток.
— Еще раз такой горячий будешь, пропуск в погранзону навсегда потеряешь, — холодно сказал Бабакулиев. — Это я тебе обещаю, Бабакулиев Авез. Запомни.
Керим опустил глаза. Но чего-чего, а раскаяния в них не было.
Потом, когда все остыли, когда колонна ушла, Никите пришлось отвечать на странные вопросы.
— Товарищ Скворцов, а это правда, что ваши флюиды голубого цвета? — задумчиво спросил Вася Чубатый.
— Правда, — мрачно ответил Никита.
— А мои какого?
— Полосатого. Красно-зеленые, как на пограничном столбе.
— Товарищ Скворцов, прикажете понимать это как намек? — надменно спросил Вася.
— О да, мой капитан!