Боровик приглаживает густые темные усы и продолжает:
— В августе за Киевом, у реки Ирпень, перешли линию фронта и попали в Малинские леса Житомирской области. Узнали, что в селе Белый Берег расположился штаб фашистского полка, и в ту же ночь разгромили его. А через семь дней тем же порядком растрепали штаб второго полка: уничтожили пятьдесят солдат и офицеров, штабную радиостанцию, захватили все документы… После этого и началось.
Боровик опускает голову, задумывается на мгновение.
— Да, после этого и началось, — повторяет он. — Привязались к нам фашисты, и добрых полтора месяца мы не могли оторваться от противника: чуть ли не каждый день бои, стычки. Боеприпасы подошли к концу, и в октябре мы решили прорываться через фронт, к армии. Прошли шестьсот километров — и вот мы здесь… Со мной пятьдесят бойцов, — заканчивает Боровик.
Мы с Бородавко засыпаем его вопросами: как они шли эти шестьсот километров, где и как организовывали дневки, как форсировали реки, встречали ли по дороге партизан.
— Через Днепр переправились как нельзя лучше, — отвечает Боровик. — Рабочий киевской электростанции Москалец и колхозники села Ново-Глыбово просто-напросто перевезли нас на рыбачьих лодках. Обошлось без единого выстрела… Партизан видели, конечно. Особенно на Черниговщине. Рассказывали нам, что где-то неподалеку хорошо бьется отряд какого-то Попудренко. А один старик под большим секретом сообщил мне, что прибыл товарищ Федоров, секретарь Черниговского обкома партии. «Теперь дело пойдет еще шибче», говорит. Правда, надо сказать, и тогда на Черниговщине мы уже чувствовали крепкое подполье…
Начинаем расспрашивать Погорелова и Воронцова.
Их отряды сформировались в Харькове из рабочих и служащих харьковских предприятий. Свою боевую страду начали в сентябре на Сумщине: пускали под откос вражеские машины, рвали телефонную связь, жгли мосты…
Командиры рассказывают о боевых делах своих отрядов, и сразу же бросается в глаза, как различны эти два человека — горячий, суетливый, все близко принимающий к сердцу Погорелов и неразговорчивый, равнодушный, упрямый Воронцов.
— Когда продвигались на север, — говорит Погорелов, — впервые узнали, что в районе Путивля действует отряд Сидора Артемьевича Ковпака и его комиссара Семена Васильевича Руднева, а где-то неподалеку от них бьются Шалыгинский, Кролевецкий и Глуховский отряды.
— Все это чепуха. Сущая чепуха, — выслушав Погорелова, бросает Воронцов. — Увлекаются крупными отрядами, эффективными боями. Рано или поздно это неизбежно приведет к разгрому этих отрядов. Нет, партизанский отряд должен быть прежде всего малочисленным — самое большее двадцать бойцов. Примерно как у нас, харьковчан. Диверсии надо проводить максимально дальше от своей базы. Тогда продержишься спокойно в лесу — никто тебя не найдет.
Долго длится наша беседа.
В конце концов выясняется, что последние дни отряды жили впроголодь и сейчас у них нет никаких запасов. Бородавко пишет записку Ларионову, чтобы он, выдал нашим гостям продукты из базы за счет суземских трофеев.
— Мне ничего не надо, — говорит Боровик. — Нас полностью снабдил Трубчевский райком партии.
Передаем приглашение гостям на конференцию. Боровик и Погорелов охотно принимают его. Воронцов удивленно пожимает плечами.
— Конференция? Зачем это?..
Возвращаюсь в Красную Слободу и сразу же окунаюсь в нашу будничную партизанскую жизнь.
Только что, выполнив задания, вернулись группы Иванченко и Федорова, и мы с Бородавко подписываем три приказа: об итогах операций обеих групп, о разбивке каждой группы на три взвода с расчетом на будущий численный рост отряда, о назначении начальником штаба Казимира Будзиловского, того самого раненного в ногу старшего лейтенанта, который выступал на собрании в Красной Слободе. Утром, после подъема, эти приказы будут зачитаны перед строем, и в группах проведут разбор обеих операций.
Будзиловский немедленно принимается за организацию нашего штабного хозяйства — надо признаться, оно у нас с Лаврентьичем поставлено далеко не образцово.
Разрабатываем вместе формы отчетности командиров групп, договариваемся об организации боевой разведки при штабе. Рядом сидит Рева, невыносимо дымит своей трубкой и с карандашом в руке громит Гитлера. Он твердо убежден, что бои под Москвой — начало конца фашистской армии. По его подсчетам, вражеские резервы на исходе, еще до осени будущего года мы отпразднуем победу.
ebooksa