— Почему нас в партизаны не берут? Чем мы других хуже?
Смех раздается в зале. Богатырь подходит к малышу и ласково обнимает его за плечи.
— Каждый по-своему воюет, дорогой товарищ. Отец твой фашистов бьет, а ты за пятерки дерешься. Вот так вы с отцом и завоюете победу на обоих фронтах…
К столу подходит пожилая женщина. Она просит слова. Опустив голову, медленно говорит:
— Попова я. Из Суземки. Был у меня сын. Единственный сын. Владимиром звали. Не спросив отца с матерью, к вам ушел. Пулеметчиком стал. И погиб… Слух идет — достойно себя держал… Правда это? Или по жалости к матери такой разговор?
— Правду вам сказали, товарищ Попова. Героем погиб ваш сын, — отвечаю я.
Женщина высоко поднимает голову и молча оглядывает зал.
— Так. Значит, не опозорил нашей фамилии Володя… Тогда слушай, командир. Были у меня три дочери. Две старших с армией ушли. Одна младшая осталась… Поди сюда, Елизавета.
К нам поднимается высокая статная девушка лет шестнадцати и смущенно становится рядом с матерью.
— Вот она. Вам ее отдаю. На место Владимира моего.
Я не знаю, что ответить Поповой. Как можем мы взять у матери последнюю дочь?
Женщина пристально смотрит на меня и ждет ответа.
— Молчишь, командир? Значит, неправду мне о Владимире сказали? Значит, недостойны мы? Тогда прямо скажи, чем опозорены Поповы. При народе скажи!
Подхожу к Поповой и обнимаю ее.
— Нет, ничем не опозорены Поповы. Героем был твой сын. И даю тебе слово, мать: постараюсь, чтобы и дочь твоя стала славной партизанкой…
Снова поднимаются на трибуну колхозники, учителя, председатели сельских Советов, наши бойцы и командиры…
Саша Хабло протягивает мне пакет. Это пришли радиограммы:
«Тов. Сабурову. Предлагаю немедленно лично выехать в Хинельский лес и установить связь с местными партизанскими отрядами. Разыщите Ковпака и свяжите его и Хинельские отряды со мной через свою рацию.
Во второй радиограмме товарищи Хрущев и Строкач поздравляют нас с праздником, желают успехов.
Читаю поздравительную радиограмму и объявляю: