— Пристрелить хочешь? — презрительно бросает он. — Это все, что ты можешь сделать. Но покорить народ, наш народ — никогда!.. Ну что ж, убей! Я сделал все, что мог… Стреляй, гад! Ну? Стреляй!
Он рвет ворот рубашки и стоит передо мной, гордо закинув голову.
Нет, я больше не могу. Я сейчас подойду к нему, обниму, объясню, попрошу прощения, но в сенях слышатся громкие возбужденные голоса.
— Иди в ту комнату, — быстро говорю Кобяковскому, показывая глазами на дверь. — Скорей!
— И тут трусишь, слизь? В затылок только стреляешь? Глаз боишься? — не трогаясь с места, словно бичом бьет Кобяковский.
Беру его за плечи и ласково поворачиваю к двери.
— Да не упрямься, непонятливый ты человек!
Растерянными глазами смотрит он на меня: очевидно, его поразили и мой жест, и новые интонации моего голоса. Но я вталкиваю его в соседнюю комнату, плотно закрываю дверь. На пороге появляются Богатырь и Ларионов: они отыскали третьего полицейского, он упирается и не идет.
Разговор с ним короток и откровенен — нам уже нет смысла играть, — и я приказываю Ларионову увести его в подвал.
Неожиданно скрипит дверь, ведущая в соседнюю комнату, и в полуоткрытой двери — голова Кобяковского. На лбу мелкие-мелкие капельки пота. В его широко открытых глазах и удивление, и надежда, и с трудом сдерживаемая радость, и страх, что невольно подслушанный разговор померещился ему…
Мы бросаемся к Кобяковскому, и кажется, никогда не кончится это объятие…
— Значит — свои? — наконец, оторвавшись от нас, говорит он. — Товарищи, как хорошо!.. Как все-таки: чертовски хорошо жить!
Приступ кашля не дает говорить. На этот раз он очень тяжел, этот приступ. Снова что-то клокочет у него в груди.
— Нет, врешь, не сдамся тебе! — говорит он о своей болезни. — Не сдамся. Еще работы по горло…
Кобяковский рассказывает, что в Гавриловой Слободе образовалась группа смелых и честных людей, но у них нет ни оружия, ни опыта, ни военных руководителей. Хотели в свое время влиться в Середино-Будский отряд и совсем уже было наладили связь, но отряд неожиданно разгромили, и группа снова оказалась одинокой…
— Что мне делать, товарищи? — спрашивает Кобяковский.
Отправляю его с Ларионовым в Красную Слободу. Завтра мы приедем сюда и наведем порядок. А сейчас — в Хлебороб: надо взглянуть на те запасы зерна, о которых говорил староста…
Староста не обманул: в Хлеборобе все амбары ломятся от зерна. Вокруг села на полях скирды клеверного сена. Но самое важное — в Хлеборобе идеальное место для боя.
С севера вплотную к селу примыкает лес. Двумя полосами он отходит на юг и, словно двумя громадными крыльями ворона, охватывает большое снежное поле перед Хлеборобом.
Середина-Буда лежит от Хлебороба примерно километрах в семи — рукой подать. Если мы сумеем вызвать фашистов на бой, они неизбежно войдут в этот лесной мешок — другого пути из Буды в Хлебороб нет. И мы дадим им бой на этом заснеженном поле.
ebooksa