— Куда ты, Павел?
— К бису! Якие тут могут быть землянки?.. Могила… Знаки… К бису!..
Останавливаемся на привал у старой сосны с густой кроной и мшистым стволом. Раскрываю карту. На ней нанесена южная часть Брянского леса. Синими змейками вьются по карте Знобь и Нерусса, вливаясь на западе в Десну. Жирной черной чертой прочерчена железнодорожная магистраль Киев — Москва. Еле заметным пунктиром разбегаются во все стороны проселочные дороги. И почти вся карта, от кромки до кромки, окрашена зеленой краской — цветом глухого дремучего лесного массива. Мертвой, сухой, ничего не говорящей казалась мне тогда эта карта. Я смотрел на нее, и невольно вспомнилось детство.
В Ижевске друг моего отца, старый заводской фельдшер, однажды показал мне схему человеческого организма. На схеме было красное сердце и красная сеть артерий. Расходились по телу синие вены. Пучками тонких белых канатиков были обозначены нервные узлы. Волнистой сероватой массой лежал мозг в черепной коробке.
Какой невсамделишной показалась мне тогда эта схема: сердце не билось, кровь не пульсировала, легкие не работали. Я не поверил рисунку — человек устроен совсем иначе.
Такой же представилась мне вначале и эта карта. Лес на ней не шумел вершинами деревьев, в нем не было запаха сосны и ели, не пели лесные птицы, мертвыми лежали пунктиры дорог и черные, залитые тушью прямоугольники населенных пунктов.
Сейчас ожила эта зеленая краска, обросли плотью черные прямоугольники сел и хуторов.
Вот обозначенная пунктиром наша дорога на Зерново из заброшенного барака лесорубов. Теперь мне знакома и близка каждая извилина, и когда я смотрю на крохотный кружочек железнодорожной станции, мне отчетливо представляется полыхающее пламя горящего бензина и трусливые ракеты над Будой. Я слышу, как выстукивает немецкий телеграфист тревожное сообщение о рейдирующей части, прорвавшейся к станции, и как из уст в уста в брянских селах передается радостная весть о партизанском ударе.
Еще совсем недавно Суземка казалась фашистам тем центром, откуда будет, обрушен неожиданный удар по брянским партизанам. А сейчас ее новый комендант дрожит от каждого порыва ветра, от скрипа сухой сосны, вспоминая окоченевший на морозе труп своего предшественника.
Вот здесь, где три жирные черные черточки, а рядом еле различимая надпись — «Смилиж», еще недавно был староста, на которого, как на каменную гору, надеялся предатель Павлов. Бургомистр думал: он восстановит дороги в районе руками «пленных рабов» и заслужит, быть может, новую награду от своих фашистских хозяев. А позавчера мы провели собрание в Смилиже — и Смилиж поднялся на борьбу. К дому Иванченко подошли все смилижские мужчины и просили записать их в отряд. Здесь собрались женщины, предлагая организовать сбор продуктов и теплых вещей для партизан. И до глубокой ночи Лаврентьич отбирал боевых хлопцев и толковал с колхозницами о валенках, перчатках, сале, муке, полушубках.
Там, где на большаке Суземка — Трубчевск обозначено село Непарень, еще вчера злобствовал староста и невесть откуда появившаяся содержательница трактира в стародавние царские времена. Эта злая, непомерно толстая старуха, чувствовала себя хозяйкой в селе, требовала, чтобы ей вернули дом, грозилась запороть тех, кто покусился на ее добро, и староста лебезил перед старухой, выгоняя на мороз ребятишек из «чужого» дома. А сегодня злая старуха уже ничего не сможет требовать, ребятишки снова вернулись в свой дом. После собрания, проведенного в Непарени, мы приобрели там новых разведчиков и друзей, и по-новому зажило это лесное село.
Смотрю на карту и всюду вижу живых людей, грозно растущую народную силу.
Из Герасимовки сообщает старик Струков, что у него есть «добрые солдаты на примете». В Челюскине «встала в ружье» группа Ивана Ивановича Шитова. Не сегодня-завтра к нам придет Иванченко со своими хлопцами. И везде чувствуется уверенная, направляющая рука подпольных партийных комитетов: товарищ Черняков в Смилиже незаметно руководит самоотверженной работой «старосты», товарищ Егорин в Челюскине держит связь с Кривенко. Сень идет сейчас в Хинельский лес собирать отряд, организовывать райком. И уже кажется мне — рождаются и шумят в Брянском лесу первые весенние ручейки. Скоро они сольются в единый могучий поток, и он смоет с брянской земли всю нечисть, что сегодня поганит ее…
— Комиссар, гляди! — кричит Богатырь, отошедший далеко от нас.
На снегу у его ног отчетливо виден свежий медвежий след. Медведь прошел здесь недавно, всего несколько часов назад.
Нетерпеливый Рева, конечно, готов идти по следу. Он уже мечтает о том, как освежует медведя, какими вкусными окороками угостит нас, какие теплые унты сошьет для всего командирского совета.
Павел все еще мечтает, а Богатырь уже быстро идет по следу. Рева бросается за ним, нр Захар ушел далеко, и Павлу не догнать его.
Я вижу, как мелькает среди деревьев фигура Богатыря. Неожиданно он останавливается и поднимает что-то с земли. Потом поворачивается и быстро бежит к нам.
— Смотрите! — срывающимся от волнения голосом говорит он.
Богатырь протягивает мне газету. «Правда» от 7 ноября.
ebooksa