Это докладывает боец, стоящий на посту. И почти, тогда же из темноты вырастает Пашкевич.
Странный, необычный вид у Николая. Он подходит ко мне, словно на параде, медлительно-торжественной походкой.
— Принимай людей, товарищ комиссар, — говорит он..
Несколько мгновений Пашкевич стоит неподвижно. Его серые холодные глаза теплеют, Николай кладет мне руки на плечи и почему-то тихо, почти шепотом, говорит:
— Иванченко пришел… Пятнадцать кадровых вояк…
Ты понимаешь, что это значит?
Они уже подходят к школе. Идут попарно с винтовками, автоматами, пулеметами, патронными ящиками. Впереди шагает высокий, сутулый Иванченко.
Он стоит передо мной. Так же, как Пашкевича, его захватила торжественность минуты. Штатский человек, он не знает, что ему делать — то ли по-военному рапортовать, то ли попросту крепко пожать руку. В глазах этого большого, такого сильного человека почти детская растерянность.
Мы крепко обнимаемся. Раздается громкое «ура». Оно гремит в рядах пришедших людей. Ему вторят мои товарищи, выбежавшие из школы, колхозники, запрудившие улицу.
— Товарищ комиссар, можно вас на два слова? — раздается рядом тихий женский голос.
Передо мной незнакомая женщина. Вопросительно смотрю на нее.
— Я связная от Трубчевского райкома партии, от товарища Бондаренко, — говорит женщина. — Была на собрании… Товарищ Бондаренко просит вас повидаться с ним.
— Как же вы нашли нас? — вырывается у меня.
Женщина молча улыбается.
Передаю: согласен, жду указания места и времени.
Женщина жмет мне руку и исчезает в темноте…
Глухая ночь. Я медленно иду по улице.
Наши уже давно разбрелись по хатам — их наперебой приглашали хозяйки — и все же то здесь, то там слышатся веселые возбужденные голоса. Рядом с Бородавко стоят два пожилых колхозника и горячо убеждают его принять их в отряд. Рева, окруженный женщинами, толкует с ними о выпечке хлеба. Посреди улицы молча проходят пятеро вооруженных. Во главе их — Кочетков с автоматом за плечами. Тихо беседуют у калитки Муся с Буровихиным. Где-то далеко, на окраине леса, звенит песня…
Неужели это та самая Красная Слобода — молчаливая, словно вымершая, которую я видел всего лишь месяц назад?
Еще недавно фашисты надеялись стать хозяевами нашей земли. Им казалось это простым и легким: ураганом пронеслась их армия, оглушила народ грохотом орудий, скрежетом танков, расстрелами, виселицами, пожарищами. А дальше достаточно старосты в селе, горсти подлецов с черным сердцем в груди, с белой повязкой на рукаве — и народ, наш советский народ, встанет на колени, будет безгласным рабом, начнет лизать сапог фашистскому ефрейтору.