— Поможешь ли ты, Бирюков, мне оправдаться перед судом, если всю правду выложу?
Антон пожал плечами:
— Сначала надо услышать, что расскажете, после станет видно, чем вам помочь.
— Плохое расскажу…
— Плохое плохому — рознь.
Екашев натянуто усмехнулся и словно с завистью заговорил:
— Другой, на твоем месте, золотые горы наобещал бы, чтоб правду про убийство пасечника узнать, а ты ни тютельки не обещаешь. Все вы Бирюковы такие. Потому и уважаю вас, потому расскажу тебе, кто горло пасечнику распластал…
Старик закашлялся. Тяжело, с хрипом. Лицо его посинело, на худой кадыкастой шее до предела натянулись мышцы, а смуглая кожа покрылась пупырышками. Выждав, когда приступ кашля утих, Антон спокойно сказал:
— Кое-что, Степан Осипович, я знаю.
Екашев удивленно моргнул. С натугой спросил:
— Чего, например?..
— Горло сапожным ножом перерезали Репьеву вы. И сапоги с него сняли, и флягу с медом в колок унесли…
— И золотой крест свой забрал, — словно опасаясь, что не успеет сказать, натужно добавил Екашев.
Хотя такое добавление оказалось ценным, Антон сделал вид, что и оно для него не новость. Екашев сник, будто азартный картежник, враз лишившийся всех козырей. Тяжело переводя дыхание, он упавшим голосом спросил:
— Как ты узнал про это, Бирюков?
— Работа у меня такая, Степан Осипович.
— Я ж ни единой живой душе не рассказывал…
— Разве в этом дело?
— А в чем, Бирюков?
— Кто совершил преступление, узнать легко. Труднее — разобраться: почему преступление совершено? — сделав ударение на слове «почему», сказал Антон.