Екашев нахмурился:
— Который год уговариваю стариков ко мне перебраться. Замордовались с хозяйством, дикарями живут. Отец — черт бы с ним. Мать жалко.
— Что об отце-то так?
Екашев, поморщась, махнул забинтованной рукой:
— К старости совсем помешался на своем хозяйстве. Собственно, он и в прежние годы каким-то ненормальным был. Еще пацаном помню, после войны, все вздыхал: «Эх, Ванюха, скопить бы нам миллион. Вот бы зажили при теперешней жизни!» Всю семью экономией извел, в соседских обносках, можно сказать, выросли. А в сорок седьмом году при денежной реформе его чуть паралич не разбил. В райцентр помчался, сколько-то там обменял накопленных денег, на остальные целую бочку повидла привез. Всей семьей ложками ели… — Тяжело вздохнув, Екашев помолчал. — Нас, пацанов, работой измотал. Другие наши сверстники, бывало, в колхозе копны на лошадях возят при сенокосе, а мы от зари до зари для собственной скотины литовками машем. Только с сенокосом управимся — на полмесяца собственную картошку копать. Пока не выкопаем, в школу не пускал. Да и учились-то мы все только до четвертого класса. Это я уж в армии с техникой познакомился, специальность там приобрел. Вернулся со службы, плюнул на отцовские порядки и вот сюда, на завод, устроился. Глядя на меня, другие братья так же поступили. Лишь самый младший в армию не попал и заколобродил по жизни — почти не выходит из тюрьмы.
— Вы его отношений с серебровским пасечником Репьевым не знаете?
— С Григорием? Знаю только, что наказание вместе отбывали.
— А самого Репьева хорошо знаете?
— Разговаривал несколько раз, когда он у отца на квартире жил. По-моему, Григорий порядочней нашего Захара, который совсем отпетым жуликом стал.
— Дружки его не навещают Серебровку?
— Не слышал об этом ни от отца, ни от матери, а сам я их никого не знаю.
— Зачем ваш отец копит деньги?
Екашев усмехнулся:
— Этого никто из нашей семьи не знает, так же, как не знаем мы и того, куда он деньги прячет.
— У него золотой крест был?
Невеселые глаза Екашева как будто насторожились, однако ответил он по-прежнему спокойно, словно ждал такого вопроса:
— Помню, еще война не кончилась, показывал отец желтый металлический крест. Золотой, нет ли — не знаю. Подержать его дал и говорит: «Вот, Ванюха, сколько у твоего папаши золота! Может, на целый миллион». Крест, правда, большим и тяжелым мне показался.
В общей сложности Голубев проговорил с Иваном Степановичем Екашевым больше часа. На все вопросы тот отвечал обстоятельно и так спокойно, что казалось, будто говорит он не о родном отце, а о совершенно постороннем человеке, которого ненавидит всей душой, стараясь, правда, не показывать эту ненависть. Но о покупке Барабановым машины и об убийстве пасечника Репьева Екашев, судя по его ответам, ничего не знал.
Одно только насторожило Голубева: Екашев так ни разу и не спросил, что это вдруг заинтересовалась милиция его отцом?.. Невольно напрашивался вывод: или Иван Степанович настолько сдержан, что не позволяет себе задавать вопросы сотруднику милиции, или осведомлен обо всем происшедшем ничуть не меньше этого сотрудника…
С кирпичного завода Голубев направился в линейный отдел транспортной милиции, узнать — не замечали ли в последнее время на железнодорожном вокзале каких-нибудь подозрительных лиц?
ebooksa