Выяснилось, что в станице действительно засело много бывших белогвардейцев, они-то и готовили мятеж. К белогвардейцам примкнули кулаки и уголовные элементы. Создалось положение, при котором в любой момент Ставрополь мог подвергнуться нападению мятежников.
Признаки готовившегося восстания стали проявляться и в самом городе.
Однажды я пошел домой на обед. Подхожу к дому. По профессиональной привычке осмотрел все вокруг, глянул даже на забор. И что же вижу: на воротах мелом нарисованы три креста.
«Странно, что бы это могло означать? — подумал я. — Вчера этих крестов здесь не было, сегодня — появились. Ребенок ради игры их нарисовать не смог бы — ему не дотянуться…»
В особняке кроме меня жили еще два оперативных работника — Бобров и Рождественский. Я еще раз посмотрел на эти странные знаки. «Уж не нас ли касаются эти кресты, нет ли их на других домах?..» — мелькнула тревожная мысль, и я пошел вдоль улицы. Я уже знал всех сотрудников губчека и партийных активистов города, знал даже, где они живут.
У первого же дома, где жил со своей семьей наш сотрудник, на воротах я увидел крест. И опять там, где только впору было дотянуться рукой взрослому человеку. Я обошел несколько домов и везде, где жили наши сотрудники или партийные работники, находил кресты на дверях или воротах.
«Здесь что-то неладно», — решил я и направился в губчека.
Выслушав меня, Савинов тут же собрал совещание сотрудников. Я доложил все, что видел и думал. Мой сосед по квартире, Бобров, стал подымать меня на смех, назвал Пинкертоном. Все рассмеялись.
— А вы, товарищи, зря серьезный сигнал Родимова обращаете в шутку, — проговорил Савинов. — Сегодня же начнем выяснять, кто и зачем нарисовал эти кресты на наших дверях и воротах.
Мы стали расходиться. Я пошел в город. В раздумье остановился на площади. Закурил. В моем секторе проживали два портных, парикмахер, сапожник и старая одинокая женщина — Анастасия Ивановна Клочкова. Она умела гадать на картах. Я знал, что через таких людей проходит много народу, что посетители, коротая в ожидании заказа время, разговаривают с ними, а перед Анастасией Ивановной они даже открывают свою душу. «Здесь я скорее всего что-нибудь узнаю», — думал я.
Свой рейд я начал с портного осетина Вано. Только я открыл дверь, как из-за стола навстречу мне, потирая короткие руки, поднялся хозяин. Небольшой рост, отлакированная лысина, необычайно подвижные льстиво-хитрые глаза, галстук-бабочка, черный костюм придавали ему лакейский вид.
Я стал расспрашивать его, не известны ли ему подробности совершенного утром в Ставрополе убийства. Он сказал, что ничего не знает. Тогда я коснулся некоторых деталей события. При первых же моих словах лицо Вано сделалось каким-то озабоченным. Он пододвинул стул, сел рядом. Слушал он меня до неприятности внимательно, даже покачивая блестевшей головой.
Я кончил рассказывать и выжидающе посмотрел на Вано. Некоторое время он молчал, морщил лоб, стараясь что-то вспомнить, а потом тихо, словно крадучись, заговорил:
— Нет, дорогой, не знаю. Что сказать вам, я человек рабочий, целый день дома сидел, работа ждал, а работа нет.
И начал рассказывать о своей тяжелой теперешней доле.
Не повезло и у следующего портного, и у сапожника, и у парикмахера. Усталый, разбитый и голодный, побрел я к последней намеченной мной кандидатуре — к Анастасии Ивановне Клочковой. Ее маленький покосившийся деревянный домик приютился на окраине города.
Анастасию Ивановну я застал дома. Это была умная, добрая старая женщина. Во время нашествия конницы Шкуро белые замучили единственного ее внука. В то время она долго прятала у себя в подполье тяжело раненного красного командира.
С ней я был более откровенен, так как был уверен в искренности и честности этой женщины, в ее добром уважении ко мне. Я спросил ее прямо:
— Скажите, пожалуйста, Анастасия Ивановна, за последние дни вам не приходилось слышать о том, что кто-то в городе собирает оружие, что замышляют убийства или еще что-то в этом роде?
Анастасия Ивановна спрятала под стол натруженные руки, выпрямилась, задумалась и сказала:
ebooksa