– Разве тебе плохо служат? – нахмурился Джареддин. – Если кто-то был непочтителен…
– Ко мне? – Наргис изогнула брови в высокомерном недоумении. – Как бы они посмели? Нет, просто моя Мирна умеет заплетать мне волосы как нужно и смешивать снадобья для лица. И я к ней привыкла! Или для светлейшего ир-Джантари еще одна служанка будет в тягость?
– Как я рад видеть тебя такой, мой изумруд, – усмехнулся Джареддин. – Если роза отрастила колючки, значит, она полна жизни. Забирай хоть всех своих служанок, любовь моя, этот дом не обеднеет. Хочешь послать за ними прямо сейчас?
Получилось! Он принял ее требование за женский каприз, попытку хоть в чем-нибудь настоять на своем. Наргис томно вздохнула, а потом задумчиво сказала:
– Нет, пожалуй… Уже вечер, не стоит им собираться второпях. Пусть приезжают завтра! Но с Маруди я хочу поговорить прямо сейчас, чтобы утром он сразу отправился, не беспокоя меня. Ты позволишь?
– С радостью, любовь моя, – склонил голову придворный чародей. – Сейчас его приведут.
Он подошел к двери и что-то приказал охраннику, почти чернокожему, свирепого вида и такому молчаливому, что Наргис подозревала его в немоте. Но господину тот ответил, что-то почтительно буркнув, и вскоре послышались тяжелые шаги по коридору. Джареддин вернулся в комнату и устало потер лицо ладонями, совсем как отец, когда возвращался из дворца…
– Как здоровье светлейшего шахзаде? – спросила Наргис. – Служанки сказали, что он болен.
Шахзаде Ирулана, названного так в честь великого предка-завоевателя, она часто видела в детстве. Тихий кареглазый мальчик совершенно терялся рядом с шумными братьями, но Солнечного визиря любил и охотно играл с его детьми. Правда, Наргис он дичился, зато с радостью принимал Надира, который знал много сказок и тоже предпочитал игры сложные и негрубые. Даже когда играли в похищение шахской дочери, роль которой неизменно отводилась Наргис, мальчики не спорили, кому быть злым джинном, а кому – шахзаде-спасителем, не били палками розовые кусты, что изображали армию джинна, а участь пленницы предпочитали разыграть в нарды, из-за чего ей частенько приходилось оставаться во власти похитителя. И все-таки с Ируланом было весело, и Надир часто с ним встречался во дворце, когда Наргис вышла из возраста детских игр и стала оставаться дома.
– Увы, болезнь его довольно тяжела, – вздохнул Джареддин. – Говорят о проклятье, вот почему пресветлый государь собрал в покоях шахзаде всех придворных чародеев.
– Но ты здесь, – уточнила Наргис. – Не лучше ли было остаться рядом с больным?
И тут же испугалась, что перестала казаться избалованной девицей, думающей о свадебных нарядах. Но Джареддин покачал головой.
– Боюсь, мое искусство там не поможет, – откровенно сказал он. – Если это и проклятье, то очень сложное, и заниматься им должен первый чародей государя.
– Да помогут шахзаде светлые боги, – искренне отозвалась Наргис, и Джареддин согласно кивнул.
Наргис показалось, что он хотел сказать что-то еще, но тут дверь открылась, и великан-охранник ввел Маруди, растерянного и виноватого, в измятой одежде с пятнами то ли вина, то ли крови.
– Госпожа! – воскликнул джандар и упал на колени, склонив голову. – Простите!
– Прощаю, – уронила Наргис и покосилась на Джареддина, невозмутимо скрестившего руки на груди. – Маруди, ты здоров? Как о тебе заботились в этом доме, я уже вижу. Даже чистой одежды не дали.
– Я здоров, госпожа! – торопливо заверил ее джандар. – А одежда…
Он запнулся, охранник что-то прогудел на рычащем джайпурском наречии, и Джареддин так же спокойно перевел:
– Он говорит, что этот человек пытался убить охранника и сбежать.