– Мирон, не могу говорить, не один, мы тут…
– Дамир, выслушай меня, убийца нанес удар сзади в район печени, и рана имеет нетипичное рваное основание?
Богдасаров после услышанного прекратил невидимое для Мирона действие и притих.
– Очень похоже, – ответил растерявшийся полицейский. – Однозначно не могу сказать. Но даже наш медэксперт был удивлен увиденной нехарактерной раной. Подметил при этом, что подобную последний раз видел в институте, на занятиях по криминалистке.
– Главное для нас теперь, чтобы больше такого и не увидел впредь! – ответил Мирон. Я же точно знаю, каким предметом была убита жертва. Рано утром я приеду в город, помогу вам найти убийцу. Дамир, всё сходится к тому, что смертей будет девять! И я, возможно, буду его последней жертвой!
***
Мужчина снял очки, протирая глаза. Но не от усталости, а от видений и воспоминай, что приходили каждую ночь. В тускло освещаемой комнате он подошел к старому шкафу, снял с вешалки рубашку, переоделся. Ничего не изменилось… Все рубашки и футболки из гардероба мужчины были строго серого цвета. Мужчина считал, что серый цвет – Абсолют. Его внутренняя гармония и мир. Серый цвет получается при смешивании чистоты белого и кромешной тьмы черного цвета. Инь и Ян.
Но, по большому счету, мужчина просто смыл все краски с этого мира. После последних событий он окончательно перестал различать цвета окружающей действительности. От отчаяния и безразличия.
Серость бытия отражала полный самоконтроль, хладнокровность, ясность. Ему больше не нужна бликующая яркость дня, радужность эмоций и приукрашенность лживых фраз.
Он поджег сигарету, затянулся… положил в пепельницу фильтром вниз, чтобы она могла медленно тлеть. Мужчина давно бросил курить, она нужна была для выедающего глаза дыма. Та седая поволока, что тянулась от сигареты, была его спутницей. Змееподобной искусительницей, что заставляла его принимать самые отчаянные решения.
Свое место пребывания он называл Пенитенциарий (от лат. poenitentia – «раскаяние», «покаяние»). Когда законы страны, законного суда и Бога перестали действовать, он самопожертвованием вовлек себя в эти стены тайного пантеона.
***
Матрос Лаврентий лежал на земле, ощущая, как соленая волна хлыщет его по плечам и лицу. Но больше всего он чувствовал боль в области печени, которая была пробита штык-ножом в рукопашном бою с японцами. Российская эскадра была разбита, корабли потоплены, и лишь судно, на котором служил Лаврентий, смогло дотянуть до ближайших островов. Сойдя со шлюпок, небольшая группа выживших матросов приняла бой за героически погибших своих братьев, восхваляя Родину и отстаивая честь русского солдата. Но схватка была не на равных: многочисленная армия японцев хладнокровно расправилась с выжившими, навсегда оставив их тела на чужеродной земле.
Поверженный Лаврентий, пытаясь не сжимать веки от страха и боли, притворился мертвецом. Он лежал, истекая кровью, сочащейся из раны в районе печени. Боль и резь пронзали его тело, но звук хруста грудной клетки рядом лежащих товарищей пугал его еще больше.
Японские солдаты не щадили никого, повторно возвращались и добивали раненых винтовкой с четырехгранным штык-ножом ударом в сердце. Подойдя к Лаврентию, лежащему в луже крови с уже воткнутым штыком в печень, японский солдат не стал добивать поверженного.
Лаврентий лежал недвижим еще долго, силы его покидали, он то отключался, то приходил в себя, полз, пытался встать и снова падал, кричал от боли и знал – ему оставалось жить считанные минуты. Лаврентий упал… время шло… вода омывала его тело… Штык оставался в нём и, по-видимому, это было его спасением.
Глава V
Сегодня ровно неделя, как случилась душераздирающая трагедия. Она стала переломной в судьбе кузнеца. Он как никогда осознавал ту хрупкость и целостность нашей жизни, возможность утраты того, что дороже всего на свете. Эту данность Мирон принял, пропуская глубоко через себя, вспоминая первые минуты отчаяния, когда его дети исчезли. Тот ни с чем несравнимый крик отчаяния, что овладел отцом во время поиска своих детей.
Он сидел в своей припаркованной машине перед Следственным комитетом. Ждал Богдасарова и размышлял, пытаясь связать пока несвязанные факты.
– Слишком всё неправдоподобно, слишком! – удручающе подумал Мирон. – Две совершенно не сопоставимые истории. Одно – это похищение детей, другое – убийство. Возможно, я и являюсь неким связующим звеном, может, даже ключевым, но мотивы-то определенно разного характера. Не один же это человек – уж точно. Но вот кто мог знать или хотя бы рассказать подробности забытого происшествия. Все фигуранты никогда даже не проживали в этой области и, по предварительной информации, у всех есть алиби в дни убийства. Всё это один большой вопрос… – отчаявшись, заключил Мирон.
ebooksa