Окопов. Счастье на предъявителя

22
18
20
22
24
26
28
30

– Тогда, можно у вас переночевать?

– Переночевать…? Нельзя.

– Почему нельзя?

– Потому что на сутки… Мне так сказали… А не переночевать… Платить надо за сутки и пре…, пере…, переночевывай до завтра…, до семи… вечера…

Этот коротенький разговор отнял у хозяйки много сил. Закончив, она выдохнула насыщенным перегаром, уронила голову на грудь, коленки подогнулись, но устояла, завалившись на стену, и все равно шатаясь. Николай Анатольевич протянул ей пятисотрублевку. Галя неожиданно проворно выхватила деньги из рук, с трудом развернулась и, держась двумя руками за стены, пошла к себе в комнату, проговорив на ходу:

– Завтра… до семи… Потом… еще дашь.

Водка, килька в томате, склизкие сосиски, которые мясом то и не пахли, черный хлеб да зеленая тоска. Таков был ужин у Николая Анатольевича под аккомпанемент радиоточки, транслировавшей концерт по заявкам ко Дню милиции, тоже не очень веселого.

На следующее утро он проснулся с побаливающей с похмелья головой, очень скромно позавтракал, собрался, обновил пластырь под глазом. Чтобы весь день не таскать с собой явно лишнюю ношу, портфель оставил в комнате, которая, все-таки, была оплачена до семи вечера. Оплатить следующую ночевку денег не хватало. Осталось только четыреста девяносто два рубля. Если удастся раздобыть денег, то и следующую ночь можно будет провести здесь. Если не удастся, переночует на вокзале. На следующий день депутат Бакунин через Сашеньку Вороной должен передать ему первую часть долга. Этих денег хватит чтобы снять более-менее приличную квартирку, оплатить аванс адвокату и самому с голоду не помереть.

Николай Анатольевич начал разгребать завалы его рухнувшей мини империи с восстановления паспорта. Как ни хотелось приближаться к зданию ОВД, где его держали в карцере, он, все-таки, наведался в паспортный стол. Увы, приемный день только завтра, в четверг. Однако заявление об утере паспорта приняли. Пока ждал, смог изучить стенд с перечнем необходимых документов для выдачи нового. Оттуда сходил сфотографировался. Фотограф объяснил, что с пластырем под глазом фотографироваться на паспорт нельзя, зато с фингалом – можно. Пришлось запечатлеть себя с синяком под глазом. После заехал в свой логистический центр. Его опять не пустили. Сказали, сегодня начальства нет и не будет. Постоял у проходной. Среди входящих и выходящих не увидел ни одного знакомого лица. И в свой офис наведался. Там то же самое. Ни начальства, ни знакомых лиц. По пути навестил трех коллег бизнесменов, которые числились у него в приятелях. Первые два, узнав, кто к ним пришел, заперлись в своих кабинетах и через секретарш сообщили, что их нет, хотя он точно знал обратное. Третий, Саид Рашидович Маметов, владелец сети магазинов стройматериалов, постоянный клиент его компаний, не стал хорониться, а проорал секретарше через незапертую дверь своего кабинета: «Гони нахуй этого пидора! Скажи, если сейчас не уберется, его охрана с лестницы спустит!»

«Что я ему сделал? – думал Николай Анатольевич, спускаясь по лестнице, не дожидаясь, когда ему поможет в этом охрана. – Я всего лишь хотел, чтобы рекомендовал хорошего юриста по корпоративным делам. Хотя бы объяснил, в чем дело! Даже если он поверил статейке в газете, то это еще не повод так со мной обращаться. Написанное в ней его никак не касается. Или я для всех стал как чумной? Они боятся заразиться банкротством?». Проходя по коридору первого этажа, его окликнули. Это была главбух господина Маметова, Вера Сергеевна. Немного полноватая, слегка за пятьдесят, миловидная и добродушная.

– Николай Анатольевич, огромное вам спасибо! – как-то очень недобро сказала она.

– Простите, за что?

– Месяц на валидоле из-за вас. Чуть до инфаркта не довели.

– Вера Сергеевна, не понял…!

– Чего не поняли?! Если у ваших фирм проблемы, то зачем партнеров подставлять? Это как-то не по-пацански.

Она улыбнулась, но также недобро.

– Вера Сергеевна, я, действительно, не понимаю. Меня не было здесь девять месяцев. Можете объяснить, в чем дело?!

– Николай Анатольевич, в налоговую попала конфиденциальная информация по перевозкам. Я имею в виду, дополнительные соглашения между вами и Саидом Рашидовичем. Мы туда их не носили. Значит, информация могла уйти только от вас. После этого нас налоговая месяц проверяла. Вместо отпуска в Черногории я от проверок отбивалась. Еле отбились. Но на шесть миллионов штрафов и недоимок попали. И это не только наша компания. Мне известно, и по другим вы информацию слили.

От услышанного, и так мрачный, Николай Анатольевич стал серым. Кровь отхлынула от лица, губы пересохли. Он думал, что перечень его бед исчерпан и других уже быть не может. Оказалось, может. Случилось то, чего опасался, когда узнал о смерти своего главбуха. Хранившаяся у Антоныча черная бухгалтерия всплыла, при чем в самом нежелательном для этого месте, в налоговой. Там имелись, в том числе, дополнительные соглашения к контрактам и левые накладные за прошлый год по грузам Саида Рашидовича. Они должны быть разом уничтожены после сдачи годовых отчетов. К его отъезду в командировку отчеты еще не сдали. Хотел это сделать по возвращению. Сделал, называется… Теперь стала понятна реакция Мамедова на его появление, а также почему другие отказались с ним общаться. Выдать налоговой такую информацию…! Это действительно не по-пацански. За это не прощают. Теперь его репутация в бизнесе, практически, уничтожена. И как восстановить ее после такого…?

– Вера Сергеевна, – сказал он, еле двигая пересохшим языком, – мой главбух, Игорь Антонович умер… в марте.