– Дядя Миша, это же рейдерский захват, пока меня не было!
– Нам то что, с этих захватов? Это твои проблемы. Сам до такой ситуации довел. Я тебе в этом не помогал. Ты долг должен вернуть до двадцатого числа, крестничек!
– Вы правы, вас это не касается. Но у меня было выдержанного леса на шестьдесят миллионов евро. Когда приехал, меня ограбили. Потом посадили в ментовку под арест. Пока я там двое суток сидел, кто-то подделал мою подпись в порту и отправил груз в Роттердам!
– Хорошо заливаешь! Груз, ментовка, Роттердам. Мне что с того? Ты деньги верни!
– Дядя Миша, я сейчас с этим разбираюсь. Я обещаю, верну все свое имущество и тогда долг вам верну, еще проценты и неустойку!
– Обещал уже, когда брал, – Михаил Исаакович, наконец, отпусти ворот его плаща, обмяк, понурился и присел на ступеньку лестницы. – Знаешь что, крестничек? Ты когда-то помог мне бизнес раскрутить. Поэтому Анечка и сказала, чтобы я ссудил тебя. Ведь ты казался человеком порядочным, – он тяжело вздохнул. – Я собирался отойти от дел. Мы в Головкино, на берегу канала, дом большой присмотрели. Гостиницу думали открыть для рыбаков. Задаток в полтора миллиона рублей внесли. До конца ноября должна быть сделка оформлена. Специально подгадали, что Коленька приедет, вернет долг и домик уже наш. Ну и где деньги, стервец!
– Дядя Миша, я не виноват. Это обстоятельства…
– Что обстоятельства? – снова перебил его Михаил Исаакович обреченным тоном. – Нам от твоих обстоятельств не легче. Если мы до конца ноября не внесем всей суммы, накроется наш задаток. Полтора миллиона псу под хвост, за просто так! Понятно?! – почти выкрикнул он
– Я… Я вам… Верну… Все верну… И сумму задатка…
– Когда вернешь, обормот?! С чего!?
– Я достану…
– Ага, достанет… Когда мы узнали о твоих похождениях, Анечка слегла больная с расстройства. До сих пор хворает. Я вытолкал за дверь, чтобы она не узнала, кто приходил. Увидит тебя, вообще удар хватит.
Михаил Исаакович с кряхтеньем встал и взялся за ручку двери.
– Значит так, крестничек, если долг не вернешь, – сказал он берясь за ручку, – то и домик в Головкино, и наши полтора миллиона задатка накроются медным тазом.
– Дядя Миша…!
– Иди! Срок у тебя до двадцатого.
Николай Анатольевич хотел что-то сказать, но передумал. Он сунул руки в карманы плаща, вжал голову в плечи и стал спускаться по лестнице, а ему вдогонку, через приоткрытую дверь Михаил Исаакович полушепотом сказал:
– Хорошо, Толька тебя не видит! Ему было бы больно, каким его сынок стал!
Дверь наверху хлопнула, а Николай Анатольевич остановился посреди пролета лестницы и стоял там еще некоторое время. Вспомнил отца, как тот гордился им и, чуть захмелевший, при случае в разговоре раздувал щеки, многозначительно поднимал указательный палец, показывая, вот у него какой сынок. «Действительно, хорошо, что он меня сейчас не видит», – подумал он, тяжело вздохнул и вышел из подъезда.
Было около пяти. Из запланированного на сегодняшний день осталось встретиться со своим замом, Евгением Леопольдовичем Дорезой, у которого из первых уст можно узнать канву событий, происшедших в его отсутствие. Дома Евгения не оказалось. Его жена, Ирина, сказала, с работы придет к семи. Зайти подождать в квартире не предложила, хотя раньше всегда радушно принимала. Пришлось два часа поджидать во дворике, прячась от дождика под грибком детской площадки. Все равно сегодня идти было некуда.
ebooksa