Здесь Граф остановился, чтобы прочувствовать момент. Через восемь километров они закончат маршрут. Закончат точно, потому что нарисованная на карте жирной черной линией железка шла прямиком в поселок Советский. Все. Дальше – поезд, самолет, Москва.
Теперь, когда все завершилось, он чувствовал усталость. Душевную. Слишком необычным, слишком сложным для сердца и ума стал для него этот поход. Первая лавина. Первая любовь. Не чересчур ли для того, кто считал свою жизнь окончательно сложившейся? Не слишком ли для того, кто был уверен, что взошел на перевал и дальше – только вниз?
– Я люблю железную дорогу за то, что рельсы могут бесконечно далеко отражать солнечный и лунный свет, – сказала, подходя, Лика.
Стоя к ней спиной, Граф молчал.
– Ну, чего ты?
Лика встала рядом, заглянула ему в лицо.
– Злишься на меня?
Не снимая лыж, приподнялась на цыпочках, повернулась к Графу, взяла его за плечи и коснулась губами его губ. Потом еще. Проникла языком в рот. Граф не препятствовал. Она целовала его и целовала, а он стоял, опустив руки, совершенно беспомощный, даже не в силах рук поднять. Когда закончила, посмотрел ей в глаза, тихо спросил:
– Зачем же ты меня спасла, милая? Как же я дальше жить буду?
Лика отпустила его плечи, развернулась, взяла в руки палки, помедлила и каким-то странно не своим голосом произнесла:
– Время покажет.
Там, куда она смотрела, садилось солнце.
Когда они уже третий час шуршали лыжами по темноте, железку пересек широкий зимник. Не успели Лика и Граф дождаться подотставшую Надюху, как саданул по глазам свет автомобильных фар. Через минуту возле них остановился камаз, водительская дверь резко распахнулась, и с подножки легко спрыгнул сбитый, в тельняшке, мужик, жестко пожал Графу руку и представился:
– Дядя Леша, Афган-89!
– Тезка, – потирая руку, по-детски радостно расплылся в улыбке Граф.
Подошла обалдевшая Надюха.
– Вас Михалыч третий день ждет, – сказал дядя Леша.
Не заботясь узнать, кто такой Михалыч, Граф сразу спросил:
– Группа Капца вышла?