— Сидеть! Аня, — вкрадчиво произносит он и вдруг резким движением засовывает мне руку в кофту, сжимая грудь. — Ты вроде сама просила дать тебе время, пока все не поправятся.
— Просила? Даже если и просила, это не значит совсем перестать со мной общаться и…
— И? — сжал он грудь чуть сильнее, и я невольно свела ноги и выгнула спину.
— И любить меня, о да… Вот так…
Рома быстро осмотрелся по сторонам, но в аллее никого не было, и только неяркий свет ночного фонаря освещал пространство рядом с нами, оставляя нас в тени.
Его губы вдруг нашли мой сосок, заставляя меня вскрикнуть и вцепиться ему в волосы.
— Не любишь…
— Люблю, но я хотел дать тебе время привыкнуть. Заново…
— Мне не нужно время, — шепчу я ему, когда он поднимает взгляд, и я вижу отражение своего лица в темной радужке. — Я от тебя и не отвыкала.
Рома с гортанным стоном обрушивается на мои губы, рвет чувства на части, заставляя тело плавиться и мозги плыть. Я уже мало что соображала, когда мои руки сами потянулись к пуговицам его белой рубашки и просто содрали их одним движением.
Рома оторвался от моих губ, чертыхнувшись, вытащил руку из кофты и резко поднял меня на руки, чтобы понести к машине.
Когда он уложил меня на заднее сиденье своего Ситроена, то не лег сверху, а долго смотрел, как ходуном ходит моя грудь, долго целовал животик и медленно задирал юбку, выцеловывая узоры на моем дрожащем бедре, все выше, все неприличнее.
— Может, домой? Там кровать…
— А вдруг я остыну, пока мы доедем, — тяжело дыша говорю я и чувствую, как от запаха любимого темнеет в глазах, и все-таки смогла выгнуть бровь.
— Этого нам, конечно, допустить нельзя, — произносит он насмешливо и теперь полностью забирается на меня, одним движением руки порвав трусики.
— Рома, я люблю тебя.
— Тогда ты могла бы просто сказать мне это, а не разводить спектакль на две недели.
— Но я…
— Одна твоя просьба, и я бы раздел тебя там, где ты стояла.
От его слов реально уносит, и я прижимаю его к себе крепче и шепчу на ухо: