— Не валяй дурака! Тебе что, мой автомат понравился? Попробуй возьми. Я не такой дурак, как ты думаешь…
Он усмехнулся запекшимися губами.
— Твой автомат… Да он давно уже мог быть у меня. А ты бы лежал. Подумай сам, зачем бы я стал с тобой разговаривать да еще выдавать свое пристанище, если бы мне нужен был твой автомат.
— Ну, тогда выкладывай все и не темни.
Я припомнил, что наши ребята говорили мне что-то о еврее, якобы скрывавшемся в этих лесах. Не он ли уж этот ненормальный тип?
— Если я расскажу тебе здесь, ты мне сразу откажешь. Это та до увидеть своими глазами. Такое даже и в наше время не часто увидишь. Ты посмотришь, на что вынуждены идти люди, и тогда не сможешь мне отказать. Поверь, тебе ничто не грозит. Я пойду впереди, и в случае чего ты всегда успеешь меня продырявить. Ты что, боишься?
— Веди, — буркнул я. — Меня, конечно, не убедили его заверения, ссылаться на которые в этой ситуации было по меньшей мере смешно, просто мне не хотелось, чтобы он думал, будто я боюсь. Боялся ли я — это вопрос другой. Погибать — так с музыкой.
Продираться через густой молодняк, да еще после дождя — занятие не из приятных. Я проклинал себя и раза два готов был уже повернуть назад. Удержали меня не его просьбы, а пробудившееся любопытство. Наконец мы вышли на небольшую поляну. Я весь промок, едва переводил дух, порвал штаны, а за воротник мне набилось полно всякой дряни.
— Вот мы и пришли.
— Ты что, тащил меня любоваться этой поляной?! — Я был взбешен. Он сумасшедший, это ясно, но и я, кажется, не лучше.
Он тем временем подошел к одному из кустов, потянул его на себя, и я увидел лаз в землянку.
— Сара, это я, Людвик, выйди сюда, — окликнул он вполголоса.
До меня донесся хриплый плач ребенка. Мой спутник наклонился над входом и вытащил из землянки черноволосую женщину; на руках у нее был ребенок, мальчик лет двух-трех: в то время я не умел еще точно определять возраст детей.
«Он, наверно, болен, и у него, кажется, высокая температура», — подумал я. Нетрудно было заметить, что у ребенка нет уже сил даже громко плакать. Он то и дело засыпал, но тут же в судорогах просыпался. Как и у матери, у него были черные волосы и огромные темные глаза.
— Дай мне его, Сара. Он… — движением головы мужчина показал на меня, — он мне… поможет. Приготовь там все, что нужно.
— Людвик, Людвик, — только и проговорила, скорее, простонала женщина и исчезла в землянке.
Никакого удивления, никаких вопросов.
Еще больше, чем он, женщина производила впечатление безумной. Мне стало не по себе. С нормальными людьми, если бы они даже замышляли меня прикончить, куда еще ни шло… Но два сумасшедших да вдобавок больной ребенок! Я не знал, как мне быть, и искоса посмотрел на Людвика. Он разматывал платок, в который мальчонка был завернут по самую шею. Правая его ручка была забинтована. Сара ломала в землянке хворост, над кустами стлался сизый дым. Людвик снял повязку с кисти ребенка.
— Смотри, все началось с маленькой ранки на среднем пальчике. Видишь?
Гангрена. Это я знал. Мне не раз приходилось наблюдать, как эта чертовщина приключалась с нашими ребятами. Некоторых нам удавалось спасти, если их успевали поместить в инфекционное отделение повятовой больницы — немцы туда почти никогда не заглядывали — или вовремя находили врача и он делал операцию прямо в лагере, в наших примитивных условиях. Остальные умирали.
ebooksa