Я рассмеялась.
– Аргумент что надо.
– Но Анелия возразила, – поморщилась хозяйка, – пояснила: «Мне двадцать шесть лет, я пока комсомолка, но вот-вот вступлю в ряды КПСС».
– Прекрасно, когда получите партийный билет, тогда и поговорим, – отрезал Иван.
Людмила сделала паузу, потом прошептала:
– И тогда она вынула из сумки документ, открыла его, положила перед мужем и попросила: «Ознакомьтесь».
Супруг увидел свидетельство о рождении ребенка, прочитал: «Вера Ивановна Марамамакина. Отец Иван Алексеевич Марамамакин, мать: Анелия Борисовна Орехова».
Людмила подняла руки к потолку.
– О боже! Ваня дара речи лишился. А гадина продолжала:
«Мне исполнилось шестнадцать, когда ваш брат начал свои ухаживания. Я забеременела в семнадцать, родила, будучи несовершеннолетней. Петр обеспечил нас квартирой, дачей, нанял няню, он обожал меня и Веру тоже. После смерти Пети я замуж не вышла, хотя были предложения. Вам, наверное, про меня гадостей Павел, директор школы, наговорил. Он ко мне приставал, по морде получил, озлобился и стал выживать меня из коллектива. Все произошло уже после кончины Петра. Хочется как можно скорее унести ноги из той школы. У меня в коллективе есть друзья, они рассказали, что Павел подбил кое-кого из родителей написать заявление. Дескать, я вымогаю из них деньги, предлагаю заниматься с отстающими за хорошую плату. Да, я остаюсь с неуспевающими после занятий, но ни копейки за сверхурочную работу не беру. Что, если Павел даст ход лживым заявлениям? Меня могут отправить под суд, потом в колонию. Что тогда с Верой будет? Девочке грозит приют! А она вам не чужая, родная племянница. Работа у вас – это возможность спасти ребенка от интерната».
Глава четырнадцатая
Будкина отвернулась к стене и замолчала.
– Иван был вынужден взять на работу мать «своей» дочки, – договорила я вместо нее. – Я училась в школе, которой руководил ваш муж. Она во времена моего детства считалась лучшей в Москве, туда все мечтали попасть, детей возили со всей столицы. Я плохо помню директора. Он вел класс рояля, а я пыталась играть на арфе. Вот Орехову не могу забыть, до оторопи была злая баба. Моя мама хотела, чтобы я стала профессиональным музыкантом. А у меня начисто отсутствовала тяга к арфе. Все учителя вели себя со мной ласково, пытались пробудить у меня интерес к инструменту. Только Анелия Борисовна издевалась надо мной. Впрочем, она вела себя отвратительно со всеми детьми. Такому человеку нельзя работать в школе.
– Да уж, – вздохнула Людмила.
– Веру вы хорошо знали? – приступила я к главной теме беседы.
Будкина махнула рукой.
– Мы ее никогда не видели. Иван быстро понял: Анелия его обманула, прикинулась бедной овцой, нажала на чувство любви Вани к покойному брату. Муж целый год терпел выходки Ореховой и в конце концов заявил ей: «Пишите заявление по собственному желанию. Вы не подходите для работы в нашем коллективе». И что она ответила?
– Опять продемонстрировала свидетельство о рождении девочки, – предположила я, – заявила, что расскажет всем, будто Марамамакин потаскун, растлитель малолетних, пообещала подать на алименты.
– Вы на удивление прозорливы, – грустно произнесла вдова, – почти слово в слово повторили угрозы негодяйки. И что оставалось делать Ване? Дрянь осталась на работе, а мы стали платить ей деньги на ребенка, которого никогда не видели. Иван просил привезти к нам девочку, но мерзавка отвечала:
– У нее слабое здоровье, нельзя малышку нервировать. Как я ей объясню, кто вы? Верочка думает, что ее папа погиб, как герой.