– Кит, если ты не можешь сказать ничего хорошего, то вообще ничего не говори, – одернула его Сьюзен.
Той ночью Френсис снились слизняки: они скользили по ней, покрывая ее слизью. Как только она снимала одного, на его месте появлялось сразу несколько.
Иоганнес попросил их принести газету и почитать ему, поэтому Френсис выудила из корзины у камина старый номер «Бат геральд», который просматривала мать, и взяла с собой, когда они отправились в лепрозорий через несколько дней после поездки в Уорли.
– Ты что, читать не умеешь? – недоверчиво спросила Вин у Иоганнеса.
– Конечно умею. Но только не по-английски. Читать и говорить – это совершенно разные вещи, – объяснил он, когда они озадаченно уставились на него.
– А на каком языке говорят в Летнем Дожде? – спросила Вин.
Иоганнес быстро взглянул на них и дважды моргнул.
– Австрийский, – робко произнес он.
Френсис с облегчением вздохнула. Австрийский. Не немецкий. Ее начали одолевать тревожные мысли. В конце концов, Британия находится в состоянии войны; может быть, Иоганнес из тех, кому вообще здесь быть не положено, может быть, он враг? Немецкий шпион? Оуэн говорил, шпионы были повсюду. Она понятия не имела, как выглядят и говорят немцы; но, судя по тому, что они убивали женщин и детей, когда захватили Бельгию, как она слышала, Френсис представляла себе их огромными, со злыми лицами и в окровавленной одежде. Френсис хотела поделиться своими соображениями с Вин, но в последнее время, прежде чем сказать что-то подруге, она обдумывала каждое слово, зная, что Вин это может не понравиться. Во всяком случае, война шла далеко, в других странах. Немец никак не мог попасть в Британию таким образом, чтобы об этом никто не узнал, а шпион не стал бы прятаться в старой больнице для прокаженных. Шпион должен быть в Лондоне, где живут самые важные люди.
– Его следовало бы назвать Летнедождицкий, – сказала Вин, и Иоганнес рассмеялся.
– Браво, сестренка. Мы теперь так и будем его называть.
У него был чудесный смех, легкий и задорный, только его очень редко можно было услышать. Вин просияла, запрокинув голову, и стало заметно, что ее миниатюрная грудь уже начала обретать женскую округлость; Френсис почувствовала себя немного обделенной. Она отвела взгляд и заметила в углу комнаты темно-синее шерстяное одеяло, заштопанное в тех местах, куда добралась моль, но все еще достаточно добротное. Френсис сразу его узнала – оно покрывало постель Вин всю зиму. Вин украла его, как и намеревалась, и сама принесла Иоганнесу. Ее предательство поразило Френсис, как удар в живот, парализующий и внезапный. Дрожащими пальцами она развернула газету и уставилась в нее. Ей нужно было чем-то занять себя, как-то избежать невыносимого внимания, которое она вдруг почувствовала на себе, – ей было стыдно за ту боль, что она испытала, но еще больше она боялась, что это заметят другие.
– Что с тобой такое? – спросила Вин так беззаботно, что Френсис не решилась даже посмотреть на нее.
– Ничего, – ответила она, ощущая, как кровь стучит у нее в висках.
Френсис читала лучше, чем Вин. Она начала с первой страницы, но Иоганнес замотал головой и поднял руку, чтобы остановить ее.
– Только не новости, пожалуйста, – сказал он с набитым ртом.
– Но… а что же тогда? Это же газета новостей.
– Я ничего не хочу знать об этих… сражениях. О смерти. Есть что-нибудь хорошее? Что-нибудь нормальное? О людях, церкви или о футболе.
– Оуэн говорит, что команда «Бат-сити» – это просто позор, – вставила Вин. – Но он все равно будет играть там, когда повзрослеет. Говорит, что с ним клуб станет другим.
– Твой брат? Серьезно? – ухмыльнулся Иоганнес.