Исчезновение

– А что, если он действительно пропал? – спросила Френсис. – Что, если его похитили? Или он погиб?

Оуэн обнял ее и крепко прижал к себе. Почувствовав тепло его тела, Френсис сломалась и стала рыдать, переполненная старыми и новыми бедами, уставшая от беспомощности и ошибок, которых уже никогда не исправить. Успокоившись, она поняла, что ее голова покоится у него на груди и от него пахнет приятно и как-то человечно – работой, потом и мылом для бритья. Еще она отметила, что не стыдится того, что вот так расплакалась, ее не смущало, что она в его объятиях, в то время как он женат и она замужем. Словно так оно и должно было быть, и никак иначе. Френсис глубоко вдохнула его запах, наслаждаясь этим моментом, так как знала, что больше этому не бывать. И действительно, секундой позже Оуэн вытянулся и деликатно отстранился.

– Не сдавайся прежде времени, – сказал он мягко, – ты же слышала, что говорила эта женщина: нужно время, чтобы со всем этим разобраться.

– Да. Да, ты прав.

– Так-то лучше. Терпеть не могу, когда ты плачешь, – грубовато сказал Оуэн.

Френсис вытерла лицо рукавом, носового платка у нее не было.

– Все, идем, – сказала она. – Мародеры, наверное, уже раковину из твоей кухни утащили, пока мы тут киснем.

Оуэн колебался, казалось, он хотел что-то сказать, но в конце концов они молча двинулись дальше. Френсис вспомнила, что не сказала Оуэну ни про визит в полицию, ни про Перси Клифтона, и это ее обеспокоило. Они расстались у лестницы, ведущей к «Вудлэндсу», и уже почти обессилевшая Френсис с трудом стала подниматься к дому. Приостановившись в полной темноте, Френсис послушала, как он уходит. Даже после того, как шаги его стихли, она не двигалась с места, мысленно следуя за Оуэном. Тусклый лунный свет обозначил контуры Александра-роуд, и когда Френсис наконец двинулась дальше, то ей показалось, что внизу у лестницы мелькнула чья-то тень. Затаив дыхание, она обернулась и уставилась вниз на подсвеченную луной улицу. Никакого движения, никакого шороха. Она вглядывалась в темноту, пока у нее не заболели глаза, и уже стала сомневаться, видела ли она что-то, но тут ей в голову пришла мысль, что это как в детской игре – тень снова шевельнется, как только она отвернется. От таких мыслей сердце ее бешено заколотилось, она с трудом заставила себя повернуться и опрометью бросилась в дом. Затворив за собой дверь, Френсис вдруг отчетливо поняла: если реального убийцу Вин так и не схватили, а он был знаком с Вин и знал, где она живет, то, скорее всего, он до сих пор здесь и наверняка знает ее тоже.

Позже, когда Френсис наконец уснула, ее затянуло в круговерть бесконечного кошмара, который, не успев закончиться, начинался снова, и казалось, так будет продолжаться бесконечно. Вот она почти приникла к земле, присев и склонив голову, а над ней навис Перси Клифтон. По сравнению с ней он просто огромный. Она точно знает, что это именно он, хотя не видит ни его лица, ни фигуры – только ноги, обутые в кожаные ботинки, и его тень. Жара, чувствуется запах крапивы, и она понимает, что надо убегать, но ноги не двигаются, она не может поднять голову – она вообще не может пошевелиться. Он зажал ей рот, и она борется за возможность дышать, чувствуя, что ее голова словно набухает, готовая взорваться. Совершенная беспомощность. Не было никакого смысла в том, что она сопротивлялась, – оставалось лишь таращиться в землю и ждать, когда это закончится. Но в этом кошмаре ничего никогда не заканчивалось.

Очнувшись, Френсис лежала в полной темноте, до боли стиснув зубы, взмокшая от пота. Она видела этот сон и раньше, но длился он не так долго, и тот огромный мужчина всегда был безымянным. Теперь же он стал Перси, и Френсис не сомневалось, что он всегда им и был. Превозмогая дрожь, она села на кровати, окутанная абсолютной тишиной «Вудлэндса». В детстве ей часто снились кошмары, даже перед исчезновением Вин, но в конце концов они забывались, бесследно исчезая. Но этот ее преследовал постоянно. Его отголоски, как обломки корабля, потерпевшего крушение, вдруг всплывали, поднятые волной страха, и всякий раз ее охватывало чувство катастрофы. Чувство, которое заставляло ее стоять, когда следовало бежать, молчать, когда требовалось кричать. Сидя в кромешной темноте, Френсис стала осознавать, что это был никакой не сон, а воспоминание о забытом событии. Как будто она намеренно загнала это воспоминание на самое дно своего сознания, чтобы никогда о нем не думать.

Закрыв глаза, Френсис сосредоточилась на своем дыхании – как воздух наполняет легкие, раздвигая ребра, как выходит обратно, оставляя тепло на губах, языке. Это было тепло ее крови, ее жизни. Она жива, а Вин и Йоганнес – нет. Она сосредоточилась на этих неопровержимых фактах. Долгие годы эти двое оставались в ее сердце, и все это время она терзала себя. Тише, сестренки! Невыносимое чувство захлестнуло все ее существо, и Френсис еле сдерживалась, чтобы не закричать. Несправедливость, свидетелем которой она стала, сама послужив ее причиной, и боль утраты, и стыд за совершенное зло. Она пыталась восстановить детали этого сна – что это было за место, где так пахло крапивой, и кто же был там с ней? Но сон отступал, таял, и образы терялись и гасли. Открыв глаза, сквозь сумрак ночи Френсис увидела уходящую Вин – разгневанную, с развевающимися белокурыми волосами. И тогда она решила во что бы то ни стало найти способ сказать то, что должна была сказать еще давно. Реабилитировать имя Иоганнеса и отыскать настоящего убийцу Вин. Теперь она была совершенно уверена, что ее кошмар был отголоском затерянных в памяти событий прошлого.

1918

Главная дверь старого лепрозория выходила на улицу, поэтому незаметно пробраться внутрь через нее было бы сложно. Кроме того, она выглядела очень внушительной и наверняка была надежно заперта. Вин решила, что сподручнее зайти со стороны двора, как это делали местные мальчишки. Поэтому девочки прошмыгнули между могилами рядом с часовней Магдалины и перелезли через ограду. Двор был похож на болото. Со сбившимся дыханием, перепачканные в зеленом мху, они огляделись. Гниющие листья, обертки от сладостей и битый камень стелились ковром. Пахло зацветшей водой из пруда и мочой. Френсис было не по себе, а Вин, наоборот, казалось, была воодушевлена этим приключением. Френсис стояла за ее спиной, скрестив руки на груди. Ей чудилось, что двор больницы за многие годы заполнился заразой от разлагающейся плоти прокаженных, которые здесь лечились. Френсис не хотелось ни к чему прикасаться, ей не хотелось даже вдыхать этот воздух. Больше всего на свете она мечтала повернуться и уйти. Здесь и ветер казался холоднее, и тени чернее. Вдоль задней стены здания тянулся ветхий деревянный навес, на котором с рамы криво свисала дверь. Девочки некоторое время смотрели на облупившуюся белую краску и на ржавую металлическую ручку с замочной скважиной, затянутой паутиной. С кладбищенского тиса с карканьем слетел грач. Улицы Холлоуэй и сады Магдалины были всего в нескольких ярдах, за оградой, но они казались такими далекими и недосягаемыми, что у Френсис внутри все сжалось. Ей мнилось, что это ужасное место само по себе является призраком, выходцем из другого мира, затерявшимся во времени; и здесь совершенно нечего делать живым существам, особенно маленьким девочкам.

– Я попробую открыть дверь, – прошептала Вин.

– Нет, не надо! Мы же решили, что просто посмотрим! – сказала Френсис.

– Ну во дворе же нет никаких призраков. Как мы их увидим?

– Пожалуйста, не надо, Вин, – попросила Френсис.

Она старалась не смотреть в пустые глазницы окон, боясь там что-нибудь увидеть.

– Пойдем отсюда. Мне здесь не нравится.

– Я просто проверю, заперта ли дверь, только и всего, – сказала Вин.