Тень Серафима

22
18
20
22
24
26
28
30

Глава 31, в которой решаются на откровенность

Лорд Октавиан Севир молчал, ошеломленный и до крайности раздосадованный странными словами брата.

Никто в блистательной, сияющей белизной камня Аманите не смел открыто перечить ему. Прямое неповиновение верховному лорду есть измена. Воистину, страшнее этого преступления сложно было сыскать!

Но что же делать теперь? Неужели и вправду — кликнуть ближнюю стражу, велеть арестовать Лукреция? Неминуемо последуют допросы, муторные судебные разбирательства… И сильнейшее давление, которое окажут на него тетрархи и влиятельная аристократия из подвластных им четырех домов, приведет к тому, что придется собственноручно подписать указ о смертной казни.

Спасти изменника даже лорд-защитник не сможет.

Это в Ледуме был живой бог на троне, который принимал решения единолично, в Аманите же правили строгие законы, не знающие исключений. Закон есть закон, но…

Мыслимо ли такое: обезглавить на главной городской площади аристократа крови из правящего дома Аманидов? Советника первого ранга, старшего из рода Севиров? Родного брата верховного лорда Бреонии? Какой невозможный позор… Неужели так желал начать он своё славное правление? Неужели такие скандалы помогут ему сделать Аманиту снова великой?

— Зачем испытываете моё терпение? — устало произнес наконец правитель, вновь отвернувшись. — Я разочарован в вас, советник… как и наш отец был разочарован. Увы, вы совершенно бесполезны для семьи. Говорите же, что собирались, и постарайтесь более не попадаться мне на глаза. Никогда.

Лукреций низко опустил голову, но, тем не менее, упрямо продолжил свою мысль:

— К сожалению, милорд, вы уничтожили последнее официальное послание из Ледума. Возможно, нашим дипломатам удалось бы обнаружить в нем хоть какой-то небольшой промах или двусмысленность. Незначительный казус белли, который получилось бы использовать как повод для обоснованного объявления…

— Исключено, — холодно перебил Октавиан. Благородно серые глаза его, обычно светлые, в эту минуту потемнели от избытка тщательно скрываемых эмоций. — Я не глупец. Меня готовили стать правителем с малых лет, и я хорошо знаком с особенностями дипломатической переписки. Как, впрочем, и вы сами.

Ведь и Лукреция Севира когда-то готовили стать правителем, готовили с самого рождения.

— С точки зрения формы эпистола была составлено безукоризненно, — вынужден был признать лорд Аманиты. — Содержание также вполне укладывалось во все возможные нормы права. Это была превосходная отписка, в которой никто не сумел бы отыскать ошибок. Но помилуйте, Лукреций, все мы умеем читать между строк и хорошо понимаем двуличный язык дипломатии. И знаете, что увидел я там, в том деликатном письме? Кровь! Ледум смеет угрожать войной — в случае, если мы продолжим настраивать на приглашении!

— Это умелая провокация, — вежливый тон голоса Лукреция вступал в противоречие с резким смыслом произносимых слов точно так же, как и тон посланий из второй столицы вступал в противоречие с их подлинным содержанием. — На самом деле, Ледуму не нужно открытое противостояние, как не нужно оно и Аманите.

Октавиан покачал головой.

— Однако же, противостояние с Ледумом становится дурной привычкой, — сухо заметил он. — Мы никак не сможем избавиться от нее без решительных мер.

— Милорд, если вы всерьез намерены возродить традиционную власть верховного лорда, — советник на миг замялся, — которая ныне не может считаться даже номинальной, вам следует быть терпеливым и осторожным. Стоит всеми силами избегать войны, на пороге которой мы стоим, и постараться решить вопрос грамотным политическим давлением. Ввязываться в кровопролитную схватку, не имея перед Ледумом никаких зримых преимуществ — чистое безрассудство. Правитель Ледума, Алмазный лорд — коварный и изобретательный противник, которого рискованно недооценивать. Очевидно, что он намеренно провоцирует вас на действия, которые может осудить общественность многих городов. Не поддавайтесь.

Окончательно и бесповоротно выходящее за рамки придворного этикета, поведение брата всё более и более повергало лорда в смятение. Правильные черты лица аристократа исказила растерянность, постепенно перерастающая в гнев, взгляд приобрел свинцовую тяжесть.

— Мне послышалось, Лукреций, или вы смеете давать указания своему лорду?

В голосе также проскользнули нотки всех некстати проснувшихся эмоций, которые правителю не полагалось испытывать. Услышав это, Лукреций поднял взгляд и с почти отеческой заботой посмотрел на брата, которого был старше ровно на десять лет.